Він боровся за життя свого сина та всієї нашої України на фронті — а тепер бореться за власне життя у французькій лікарні.
Світлий Тиждень — час натхненних історій про світлих людей нашої Церкви. Герою сьогоднішньої публікації, коростенцю Владиславу Кемському, довелося пройти скрізь суцільну темряву, аби стати взірцем стійкості для інших.
Герой-воїн, захисник України втратив на фронті більшу частину обличчя та лише дивом залишився живим. Тепер він майже щонеділі відвідує православний храм. Про страшний досвід війни, шлях до світла та щоденну боротьбу за життя ми розпитали непохитного воїна.
«Мне сначала даже не говорили, что у меня нет глаз»
— Владислав, спасибо вам за ваш подвиг. И за то, что согласились на диалог. Знаю, что физически вам сейчас очень непросто. Как у вас дела сегодня? Где вы находитесь?
— Сегодня я нахожусь дома, жду лечения. Буквально на днях нам сообщили, что за меня берётся Франция, поскольку у меня ранение очень и очень тяжёлое. Такие, как я, обычно не выживают, и когда меня везли на эвакуацию, то все были в шоке, что я вообще остался живой.
Мне очень сильно раздробило голову, и мой череп врачи собирали буквально по кусочку. Ещё когда я был в больнице, в критическом состоянии, то врачи давали только 20% вероятности того, что я выживу. Когда я лежал в госпитале во Львове, у нас там были доктора из Британии. И каждый раз после посещения моей палаты они постоянно говорили: «Это чудо, что он жив!».
Но вот, с Божией помощью, я жив. И жду реабилитации: по идее, во Франции мне должны сделать и челюсть (потому что на данный момент нижней челюсти у меня нет), и реконструкцию остальной части лица. (Сейчас Владислав уже во Франции.— Прим. ред.)
Лечение будет поэтапным: сначала челюсть, потом будут восстанавливать нос — носа у меня сейчас тоже нет. Потом обещали заняться глазами. Сами глаза и зрение не вернуть, конечно, но реконструкцию глазниц можно сделать. Предстоит очень много операций. Сказали, что лечение может затянуться и на два года, так что придётся ездить туда и обратно, из Украины во Францию.
— Если можно, расскажите, что именно с вами случилось?
— Я обычный рядовой солдат, был на линии обороны, на Бахмутском направлении, находился в окопе. Вокруг война, ничего хорошего. И вот, очередное наступление, и я высунул голову из окопа… Просто мы отстреливались, и надо было оценить ситуацию: может, наступают уже прямо на нас. В общем, мне в голову прилетело из СПГ (это стрелковый противотанковый гранатомет). Чтобы вам было понятнее, это такая базука на треноге, из которой выпускаются небольшие ракеты. Ракета упала метрах в двух от моей головы, и взрывная волна раздробила голову на куски.
Я остался в сознании и смог на своих ногах дойти до эвакуационной машины. На полпути меня подхватил побратим Ростислав (он уже погиб). Он отвёл меня к машине. Пока мы шли, вокруг начали падать гранаты. Ему осколками посекло ноги. А у меня осколки доставали из шеи, из ключицы, из головы… Осколков во мне было очень много. Это Божие чудо, что не задело хребет, и я могу крутить-вертеть головой, разговаривать, ходить, слышать.
— Путь из окопа до машины был длинным?
— Я совсем не помню, так как был в таком… специфическом состоянии. Но расстояние было достаточно небольшим.
Но суть ещё и в том, что та эвакуационная машина вообще не должна была там находиться. Она в том месте как-то случайно оказалась. Я не знаю всех нюансов, но когда начался тот обстрел, то медики увидели, что идут раненые, подождали нас, прихватили и быстро нас оттуда увезли. Я в двух метрах перед машиной потерял сознание, и дальше уже не помню ничего. Это было 15 ноября.
— Когда вы очнулись?
— Дело в том, что было очень много операций. Первую помощь мне оказали в Краматорске, потом меня отвезли в Днепр, в больницу имени Мечникова. Оттуда я попал в Киев, а после Киева меня отвезли в больницу во Львов. Первый раз в сознание я пришёл ещё в Киеве, но поскольку был накачан сильными препаратами, то не помню этого. Помню себя уже во Львове, когда начал «отходить» (по словам близких людей Владислава, медики держали его под медикаментозным сном две недели, во избежание смерти от болевого шока. — Прим. ред.). Получается, через несколько недель. Со мной постоянно был старший брат, жена, приезжала мама…
Леся, супруга Владислава: О том, что Влад ранен, мне рассказали его мама и брат. Естественно, у меня началась истерика, слёзы… Потому что он мне всегда говорил: «Я вернусь живой и здоровый, вот увидишь». Первый раз после ранения я его увидела в больнице в Киеве, когда он был ещё под всеми этими лекарствами. Он слышал нас, но говорить не мог, мог только кивать головой. А заговорил он уже во Львове.
Владислав: Мне сначала даже не говорили, что у меня нет глаз. То есть я понимал, что что-то случилось, но не осознавал всей серьёзности ситуации. Говорил: «Сейчас вылечусь, стану на рельсы и вернусь обратно к своим ребятам». Но потом врач сказал, как есть. Это сначала стало шоком. А потом потихонечку до меня дошла информация…
Глаза ампутировали. Череп собрать-собрали, но глаза были настолько повреждены, что об их спасении не шло и речи. Хотя пока я самостоятельно шёл до эвакуационной машины, то ещё видел, вспышками помню отдельные моменты.
Я взрослый человек и всё понимаю, но до конца всё произошедшее осознать нереально. Наверное, пройдёт ещё очень много времени, прежде чем я приму всю тяжесть того, что случилось. Сейчас я хоть и понимаю всё головой, но всё равно иногда кажется: а вдруг проснусь — и всё будет нормально?..
«Жена до последнего не знала, что я пошёл добровольцем»
— Расскажите, как вы оказались в армии? Когда вас призвали?
— Я пошёл в армию добровольно. Принял присягу 10 мая, а 17 мая выехал из части в Донецкую область.
— Был ли у вас хоть какой-то военный опыт?
— Нет, никакого. Когда я пришёл в армию, то пришлось всему учиться с нуля, ходить хвостиком за более опытными товарищами, спрашивать.
— Как вы решились добровольно пойти воевать, не имея опыта?
— На тот момент о страхе я вообще не думал. Я видел множество видеороликов о том, что происходило в Ирпене, Буче, Гостомеле, рядом с моим городом. И в какой-то момент просто подошёл к маме и говорю: «Простите, я больше не могу оставаться здесь, нужно идти туда».
У меня маленький сын, ему три года, и я не хочу ему такой судьбы, как у жителей тех наших городов. Я не хотел, чтобы оккупанты пришли сюда и сделали с ним то же самое. Кое-кто говорил, мол, вы пошли служить, чтобы по сто тысяч заработать. Но слушайте, я эти сто тысяч могу отдать любому желающему, идите воюйте вместо меня. Я просто пошёл защищать свою семью. Понимал, что иду на риск, но был готов отдать свою жизнь для того, чтобы остались целыми мои родные, чтобы мой ребёнок жил дальше.
— Как вас супруга отпустила?
— Она до последнего не знала, что я пошёл добровольцем. Когда я призвался, она как раз была в селе у своей матери — я их с сыном отправил туда, потому что там тише и безопаснее. В общем, я ей сказал, что пришла повестка. А уже спустя время она узнала правду. Нас летом отправили в коротенький отпуск, и я, когда приехал, то всё ей рассказал. Извинился, попросил прощения за то, что соврал. Леся была в шоке, ей было тяжело, но она меня простила.
Леся, супруга Владислава: Когда я узнала, что Влад идёт на фронт, мы, если честно, поругались. Тем более, что его отправили на то опасное направление без военной подготовки (тут вообще нет слов, одни эмоции). Но переубедить его я не сумела, хоть и очень плакала, особенно когда узнала, что он уезжает именно в Донецкую область.
Принять его выбор мне было очень тяжело, но потом получилось. Я поняла, что он это сделал ради нашего спокойствия и безопасности. Он говорил: «Русским совсем ничего не стоит добраться сюда, до нашего города, поэтому я должен идти». А ещё он говорил: «Я это делаю ради вас».
— Как вы жили до войны? Чем занимались?
— Мне 28 лет. До войны я работал сборщиком мебели. Не знаю, что вам рассказать, теряюсь. Я просто жил обычной жизнью.
Леся, супруга Владислава: Мы жили спокойно, монотонно. Работали — сначала оба, потом я ушла в декрет. Любили проводить время с друзьями, часто ездили в село к родителям. Часто гуляли с коляской, особенно весной — любили посидеть, погулять, пообщаться, послушать птичек на природе… Жили, как и все нормальные люди до 24 февраля.
Владислав: Однажды мой дядя приехал делать ремонт в сельском клубе в том селе, откуда родом Леся. Подтянулся и я к нему. Так познакомился с будущей женой, нам было по 22 года.
Очень обрадовался, когда узнал, что будет сын. Правда, мы с Лесей даже немножко ругались, когда выбирали ему имя. Но всё-таки пришли к тому, что устраивает и её, и меня: сына зовут Даниил.
Он пока не понимает, что случилось с папой. Может, и слава Богу, что так. Поначалу он меня немного боялся, подходил аккуратно, на расстоянии. Но постепенно стал привыкать к моему новому облику. Сейчас уже всё хорошо, он знает, что его папа вот такой. Мы с ним в машинки играем. Но такой быстрый — не догонишь! (улыбается)
— Как проходят ваши дни сейчас?
Владислав: Меня выписали 19 января, в так называемый медицинский отпуск. Это значит, что я ещё числюсь военным и лечусь, просто не в палате стационара, а дома. Я регулярно принимаю лекарства, но это же можно и дома делать, лежать в больнице не обязательно.
В быту тяжеловато. Очень много времени стал проводить, сидя или лёжа на диване. Как раньше — пойти туда, сделать то, чем-то заняться — не выходит, к сожалению. Нужно учиться и приспосабливаться к новой жизни. Я уже нашел волонтёров, которые помогают, учат жить незрячим. Пока что я не знаю, куда себя применить и чем занять дальше. Но во всяком случае, я могу самостоятельно есть, могу самостоятельно выходить в подъезд покурить. Супруга поддерживает во всем, от начала до конца.
Жду отъезда во Францию. Мой родной дядя Витя, который сейчас сам на фронте, помог нам найти этот вариант, и потихоньку мы собираемся. И я очень этому рад. Я вообще никогда не теряю надежды, а оптимизмом ещё и поделиться могу, если кому-то надо: у меня его более чем достаточно.
Есть небольшой страх, но думаю, это нормальное явление перед такой поездкой в чужую страну. Со мной едет супруга и, возможно, поедет мама. Близкие очень помогают: мама, брат, жена, ребенок, родные дают силы жить дальше.
Леся, супруга Владислава: Я люблю Влада за то, что он хороший, добрый, ласковый, отзывчивый. Я очень благодарна ему за то, что он у меня есть, за всё, что он делает для нас. Да, сейчас у него ранение — но он крепится и борется, потому что понимает: у него жена, сын. Все близкие ему помогают.
«Каждый пытается к нему подойти, обнять, взять за руку»
— Нас с вами познакомил православный священник. И если я правильно поняла, отношения с Богом для вас не на последнем месте. Расскажите об этом, пожалуйста.
— Я человек хоть и верующий, но в Церкви недавно. Когда вернулся с фронта, то почему-то потянуло к Богу. А муж моей тёти, дядя Саша — сам человек церковный. Я ему сказал, что хочу пойти исповедоваться. И он привел меня в храм. Мы познакомились там с отцом Георгием.
С детства меня бабушки-дедушки водили именно в православную церковь, я другой не знаю. Это не была первая исповедь в моей жизни, но я действительно очень долго не исповедовался, не посещал храм, не общался с духовными людьми. А тут просто захотелось.
Меня очень гнетёт, что пришлось убивать. Я этого не хотел, но так уж вышло. Жизнь нас сейчас поставила в такие условия. Я это делал не ради собственного удовольствия, а потому что защищал родных и близких. Но тем не менее, от этого очень тяжело. А когда общаюсь с Богом, становится намного легче.
А как мы подружились с отцом Георгием, я даже сам не могу объяснить. Мне просто стало интересно с ним общаться, а ему, видимо, со мной. И опять же, если прийти в церковь на одну исповедь и дальше не ходить, то лучше и начинать не стоит. А я бы хотел ходить в церковь чаще, потому что чувствую, что мне это необходимо. К сожалению, пока что я хожу не каждое воскресенье, но когда получается, всегда прихожу. И нахожу здесь душевное успокоение.
* * *
Протоиерей Георгий Кузнецов, настоятель коростенского Свято-Покровского храма, прихожанином которого является Влад:
Родственник Влада, Александр, — наш постоянный прихожанин. Ещё когда Влад лежал в больнице, то мы все за него молились. А уже потом, когда наш герой вышел из больницы и приехал в Коростень, то попросил его привести его в храм; с тех пор он бывает здесь регулярно. И я вижу, как он меняется. Сначала Влад был зажатый, а теперь из храма выходит уже другим.
Он буквально аккумулятор энергии и света! Влад потерял лицо, но в то же время видно, как раскрылось лицо его души. Он невероятно открытый!.. И очень чувствуется его теплота. В его характере — смесь мужества, доблести, чести. Очень трогательно на шее возле крестика висит кулончик с эмблемой его бригады, Влад им очень гордится.
Это человек скромный, добрый, отзывчивый. А сколько видится в нём душевной теплоты, когда он общается со своим сыночком, с женой! И с супругой ему просто повезло, она его активно включает жизнь, во всём абсолютно поддерживает. Прекрасная семья.
Влад настолько живой, что жизнелюбием ещё и поделиться может. Это заметили все наши прихожане. Каждый пытается к нему подойти, обнять, что-то спросить, взять за руку. Меня удивляет, как к нему тянутся люди! Они буквально назидаются его смирением и теплотой.
Когда Влад к нам пришел в храм первый раз, то я увидел одну нашу бабушку, у которой при выходе из храма потекли слёзы. Я спросил, почему она плачет. А она говорит: «Батюшка, благодаря таким вот солдатам Украина и победит!»
Фото: Facebook-страница протоиерея Георгия Кузнецова
