Я не хочу никого оправдывать. Но вместе с тем я уверена, что нельзя судить о всей жизни человека по одной минуте в телевизоре. Поэтому и поехала в Бородянку.
***
Если вы введёте в поисковик слова «отец Виктор Бородянка», то узнаете, что: «священник Московського патріархату допомагав окупантам», «ось справжнє обличчя рпцвУ», «священник УПЦ МП в Бородянке поддержал агрессию ВС РФ и сказал, что в 2014 году их бы встречали с цветами»…
…Это были первые дни нашествия. Буквально сразу войска РФ вошли в Бородянку. Никто не верил, что всё происходит на самом деле — когда к отцу Виктору на территорию Архангело-Михайловского храма зашли сперва вооружённые люди, армия другого государства, а затем тележурналисты. За спиной священника — женщины и дети, которые прибежали в храм прятаться от обстрелов и ожидать эвакуации.
«Скажите два слова на камеру», — прозвучало настойчивое предложение. Батюшка говорил — как тут не скажешь. Потом камеру выключили, спрашивали дальше. Он что-то отвечал. Оказалось, запись продолжалась, а разговаривал с отцом Виктором опытный пропагандист Александр Коц. Так и смонтировалось то знаменитое, нашумевшее, шокирующее интервью, которое послужило поводом к этому разговору.
Я знакома с семьёй отца Виктора. И ехала к ним, потому что верю их словам: не сотрудничал батюшка с оккупантами и людей в РФ насильно не помогал вывозить. Тем более что буквально сразу после освобождения Бородянки, в начале апреля, его задержала и 6 дней допрашивала Служба безопасности Украины. В итоге отпустили — значит, нечего было предъявить.
Однако если в медиапространстве продолжают звучать обвинения, человек должен иметь право на них ответить. Сегодня в нашем проекте #ДавайтеОбсуждать — прямая речь протоиерея Виктора Талько.
— Отец Виктор, а вы давно в Бородянке служите?
— 30 лет. Тридцать первый год пошёл. Настоятель Архангело-Михайловского храма, благочинный храмов Бородянского округа.
— Откуда вы родом?
— Я местный. Работал в спорте. Стал священником, потому что встретился мне в жизни настоящий пастырь. У меня тогда такие проблемы были… Я искал выход, но без Бога решить их оказалось невозможно. И Господь дал встретить настоящего человека Божьего, священника — таких сейчас нет. Отец Николай из Чернобыля. После того, как авария на ЧАЭС случилась, он последним уехал из зоны отчуждения, когда уже всех эвакуировали. Приехал сюда, а я здесь работал. По Божией милости мы встретились, и я начал прислушиваться к нему. Поначалу просто не верил, что есть такие люди.
В 1987 году меня как раз должны были принимать в партию. Назавтра уже назначили бюро (заседание местной ячейки КПСС — Ю. К.). Я на руководящей работе, возглавлял спорт в районе. Занимался и борьбой, и хоккеем, и футболом — в Инфизе когда учился. Накануне поехал к батюшке за благословением — уже на то время знал, что нужно брать благословение. И когда сказал, что меня завтра в партию принимают, благословите, он ответил: «Нет. Нет благословения. В партию нельзя вступать».
А у меня оргработа: все мероприятия в районе, спартакиады, соревнования — всё я организовывал. Но батюшка сказал нет. И на следующий день я не пришёл на заседание бюро. Это была атомная бомба…
Ко мне приезжали из КГБ, разбирались. Написали про меня всё что хотели. Вызывает к себе секретарь райкома — она должна была под разбирательствами подвести черту.
— Что ты наделал! — говорит. — Ты знаешь, что тебе конец?
— А что я такого плохого сделал? — отвечаю.
— Ты неблагонадёжный! И куда ты собрался? Ты знаешь, что больше работы у тебя не будет?
И я прямо сказал:
— Я в Церковь пришёл. Там что говорят, то делают. А в миру мы говорим одно, думаем другое, делаем третье.
— А как ты туда попал?
И я рассказал ей свою жизненную ситуацию, которая привела меня к поиску — откровенно, прямо, как есть. Она слушала, потом подошла ко мне, пожала руку и сказала:
— Иди, тебя никто не тронет.
Прихожу к батюшке Николаю, рассказываю, а он отвечает:
— Обычно в таких случаях сдавали в психбольницу. Тебя Господь помиловал…
Я ходил в церковь, пел на клиросе, хотя это не так просто было.
Однажды в районе хоронили чемпионку — мастер спорта, 25 лет, внезапная смерть. А я только воцерковлялся, недавно с батюшкой познакомился, он учил меня в церкви читать, пономарить. Вот еду я на похороны и переживаю, чтоб отец Николай не привлёк меня там ему помогать, не выставил на посмешище перед всеми. Только об этом и думаю. Приезжаю, батюшка говорит: «Поможешь мне». А там — всё наше начальство из Киева, мои подчинённые. Никто ведь не знал, что я хожу в церковь…
У меня мысли тогда были — отказаться, сказать, что голова болит. Но взялся читать Апостол. И я не видел, но чувствовал: на меня смотрели во-о-о-от такими глазами. Батюшка уловил моё смятение, подошёл ко мне и тихо сказал: «Взялся читать — читай. А нет — уходи отсюда».
С его стороны это был правильный поступок. Я вдруг задумался: а почему я так… смущаюсь? Когда делал грех, не смущался, а тут ничего плохого не делаю. Мне было тяжело в жизни, я пришёл в Церковь — почему я должен перед людьми стесняться, если делаю хорошее, богоугодное дело? Секунда, 5 секунд мне понадобились, чтобы я тогда всё понял.
Прошло время, отец Николай говорит мне: «Ты должен быть священником». Я отвечаю: «Я не готов! Не хочу, не могу…» А он: «Надо! Воля Божия есть на то, чтобы ты был батюшкой».
«Ну, — отвечаю, — если я Богу такой, негодяй, нужен, то не буду отказываться». Написал прошение, и меня… забыли. Полгода никто обо мне не вспоминал, а я и рад: слава Тебе, Господи. Но Промысл Божий был другой.
Как-то на служебной машине поехали мы на Пушкинскую, где располагался склад митрополии, чтобы получить свечи для храма отца Николая. Приезжаем, и как раз митрополит Филарет выходит во двор. Все побежали к нему за благословением, и я потихонечку иду. А староста нашего храма и спрашивает: «Владыка, а как там документы на ставленника нашего?» — «Как фамилия?» Староста произносит мою фамилию. «А где он?» Я подхожу, владыка и говорит: «Завтра, на Серафима Саровского, буду служить в Пуще-Водице, чтоб и ты был».
У меня всё внутри оборвалось. С работы не рассчитался. Подрясника нет… Батюшка дал мне свой старенький подрясник. Я в 5 утра приехал в храм — никого. Думаю, может, не туда приехал… А оказалось, служба в 9 начиналась.
Так я стал диаконом. Было мне 35 лет, семья, двое детей.
Днём в храме, вечером — на работу в спортклуб. У меня же люди работают. Месяц так мотался. На праздник великомученика Пантелеимона рукоположили меня в священника. Вот такие пути Господни неисповедимые.
Служил сначала в Ворзеле. Из Ворзеля — в Песковку. Потом сюда, в Бородянку. Отец Николай был благочинным, после него эту ответственность на меня возложили.
Тут, где церковь наша, ничего тогда не было. Одноэтажное здание — и всё, ни забора, ни колодца. Начали потихоньку строить: храм, гостиницу — во время этих событий в ней как раз мы принимали всех. А меня сейчас обвиняют в этом…
— Давайте тогда сразу к тем событиям: с самых первых минут, как у вас в Бородянке всё началось?
— 24 февраля в Украину зашли русские. Наши тут, в Бородянке, поставили блокпост, мешки с песком, так российский танк по ним как лупанул — ничего от блокпоста не осталось. В воскресенье, 27 февраля, мы как раз служили литургию и всё это услышали.
1 марта прогремели авиаудары, и на следующий день хлынула лавина: танки русские — сотнями. А дальше уже «Грады», снаряды летали прямо над храмом.
И сразу после этого к нам пошли люди. Ну, как пошли — побежали. С детьми, с собаками, с котами — все сюда: «Батюшка, помоги!» Дома́ разбомбили, идти некуда. Мы всех размещали в нашей гостинице. А люди идут и идут, и я понял, что надо их отсюда вывозить.
Вышел на связь с местными властями нашими, они стали присылать микроавтобусы. Пока была возможность, пока ходили к нам микроавтобусы, мы всех сажали в них и отправляли на выезд. И так каждый день, по 50-60 человек. Сколько успели, вывезли.
Люди выезжали и на своём автотранспорте. Наш храм — возле кладбища. Раз мимо ехали три машины, останавливаются: мама у них умерла, прямо в дороге. Приходят ко мне, плачут: «Батюшка, что делать?» «Давайте, — говорю, — будем хоронить». Тут же поставили гроб, маму положили в него. Они пошли копать яму, я отпеваю. Похоронили — и они поехали дальше.
Сосед, который в доме напротив нас, уехал. Бросил корову беременную, бычка большого, кабана 150-килограммового, трактор с прицепом — всё оставил. Корова отелилась, а ей, чтобы молоко было для телёнка, нужна вода. Они сена наложили, а воды не оставили. Мы давай воду носить. Потом отдали её людям вместе с телёнком, чтобы за ней смотрели. Кабана русские забрали, зарезали. А бычок провалился в подвал — достать никак не возможно. Что делать? Стали наталкивать в подвал сено и натолкали столько, чтобы он смог вылезти. Вылез — начал бодаться. Звоним хозяйке, а она: «Та можете зарезать его!» — ну потому что это зверь просто. Отдали его людям.
Трактор с прицепом забрали русские. Я увидел, подошёл на блокпост и говорю: «Отдайте трактор. Весна идёт, нам надо поля обрабатывать». Через два дня вернули трактор.
И когда уже всё закончилось, Ирпень освободили, приезжает хозяин. Как увидел, что ничего нет, расстроился. А ему говорят: «Тут батюшка у тебя хозяйничал…» Пришёл к нам. Мы ему отдали корову с телёнком, трактор — он плачет, благодарит. Хоть что-то удалось сохранить. Потом он и огород посадил, и дом его цел остался, так что живут дальше.
А другие пять домов здесь поблизости сгорели.
У нас по Бородянке на улицах мёртвые лежали. Мы ездили, забирали тела, хоронили. Сейчас говорят, что я защитников не захотел отпевать. А я до сих пор молюсь за убиенного Георгия.
Приехали ко мне ребята наши: «Батюшка, поховай. Це Юра, побратим». Мы сами нашли гроб, отпели его, похоронили. Когда, уже после освобождения, вернулись в город патриоты, пустили слух: батюшка отказался отпевать. Жене его сказали, жена другим девчатам передала. Я попросил: «Скажите ей, пусть ко мне придёт». Пришла. Говорю: «Хочешь, покажу тебе, где он похоронен? Я знаю его имя и о нём каждый день молюсь». Потому что за всех, кого я отпеваю, потом молюсь. «Не надо, — говорю ей, — не слушай брехню».
Но такая ложь, неправда льётся широкой рекой сейчас.
— Информация о том, что вы насильно отправляли людей в Российскую Федерацию, тоже неправда?
— Когда люди у нас здесь оказались властями брошены, осталась возможность эвакуироваться только через белорусский Красный Крест. А у меня тут мамочки с детьми — сказали, что готовы на Луну бежать, лишь бы подальше от обстрелов.
С Красным Крестом мы на Беларусь одну партию людей отправили, потом вторую. Сестра моя с ними уехала. А про меня сейчас говорят, что я наших людей к врагам отправил, что эти автобусы по дороге расстреляли.
Но вы поинтересуйтесь, спросите — все возвращаются. Людей там нормально приняли, помощь медицинскую оказали. Мне они потом звонили, рассказывали.
Вчера журналисты Би-би-си приезжали, снимали сюжет. Видят, идёт к храму человек с палочкой. Подходит ко мне: «Батюшка, вы меня не узнаёте? Я Анатолий». Его тогда на блокпосту русские ранили и привезли к воротам храма, бросили. Мы его выходили — у нас тут медсестра была, Татьяна, помогала ему. Теперь он пришёл поблагодарить. Говорю журналистам: «Вот, поговорите с ним, человек вам расскажет, как на самом деле мы тут жили».
— А зачем к вам Би-би-си приезжали? О чём спрашивали?
— О том же, о чём и вы. Как меня подставили русские.
Я понимаю, что корреспондент выполняет свою работу. Вот как вы сейчас. И когда журналист приезжает, у него есть своя цель. Он знает, чего хочет и какая ему нужна информация.
Я же не один тут был, все — сколько нас тут жило — всё видели. Прихожане с четырёх утра готовили завтрак, обед и ужин, мы всех кормили — женщин, детей. Вокруг гатило так, что с людьми истерики случались. Орудия стояли совсем рядом — из них огонь вылетал на 5 метров. И как это всё было пережить?
34 дня мы находились под обстрелами — кто не испытал такого, не может себе представить. Я служил в армии, мы проходили стрельбы на учениях, но такого ужаса невозможно даже вообразить. Идут колонны: БМП, танки — сотнями! Гремит всё, грохочет. Земля дрожит. Вот смотрите, какие осколки от снарядов, ими за храмом вся земля усыпана…
И русские с видеокамерами когда подошли, первый вопрос их был: «Что у вас тут происходит?» Я отвечаю: «Война, которая никому не нужна — ни России, ни Беларуси, ни нам». Они стали спрашивать меня как православного священника, я говорил.
Потом они выключили микрофон. А их было двое. И у второго оказался микрофон включён. Они задавали провокационные вопросы, а я отвечал… Потом всё, что им нужно было, они смонтировали и пустили в эфир.
— Резонанс от видео с вашими словами был такой, что информационный отдел УПЦ даже вынужден был публиковать опровержение, в котором, кстати, отмечалось, что с вами нет никакой связи…
— Я сам позвонил потом управделами владыке Антонию, объяснил ситуацию.
После того, как русских из Бородянки выбили, меня забрали в СБУ. Шесть дней держали. Туда, конечно, лучше не попадать… Каждый день я давал объяснения, мои показания проверяли. На шестой день вечером отпустили.
После этого я поехал в Почаев. Две недели там приходил в себя. Молился на службах, причащался. Днём с братией, а вечером всеми мыслями тут, в Бородянке. Провокаторы местные говорили, что «батюшка утік». А я не убегал никуда, до конца был, пока русские не ушли. И только когда меня в СБУ забрали — тоже, кстати, с автоматами пришли, прям во время службы. Наши прихожане пытались меня защищать, но я вышел и сказал: «Не надо». А сотрудников СБУ попросил: «Дайте дослужить». Служба закончилась, и я с ними уехал.
Но перед Пасхой я уже совсем не мог быть далеко от дома, душа моя сюда рвалась. Пришёл к Почаевской иконе: «Матерь Божия, благослови!» И вернулся.
Эта ситуация, в которой мы все сейчас оказались, была предсказана святыми отцами. Мы должны через это пройти: такие скорби, трагические события очищают нас, показывают, кто мы есть.
Если сейчас будем искать виноватых — толку не будет. Меня в СБУ спрашивали: «Что ж за Церковь у вас такая: на иномарках попы ездят, икру едят…» Я отвечал одно: «Я грешнее всех. У меня грехов больше, чем у всех остальных вместе взятых». Вот такое моё отношение ко всему, что происходит.
А у нас как? Только началась война — арестовали священника. Отец Георгий из Тетерева — сказали, что он наводчик. Потом выяснилось, что это неправда, и батюшку отпустили. Но то было только начало. И до войны мы видели, как готовятся уничтожить нашу Церковь, а теперь и подавно.
Вся эта война — подстава. Мы, Церковь, сейчас брошены под танки. И патриарха потому мы больше не поминаем.
— Ваши прихожане не переживают по этому поводу?
— Я, грешный, хотел прямо к нему обратиться такими словами:
«Ваше Святейшество, вы знаете, что когда мы ваше имя поминаем во время Входа на литургии, люди выходят из храма? Ничего не говорят, просто выходят. У вас авторитета нет. Сделайте что-то! Если хотите, чтобы ваш авторитет поднялся…»
Вот так бы я сказал патриарху.
Я читал про сербского патриарха Павла. Там, в Югославии, была сложнейшая политическая ситуация. И он выступил миротворцем. Во всех политических мероприятиях у сербов, хорватов он участвовал и своим присутствием врачевал разделение как мог. Когда он умер, проводить его в последний путь пришли миллионы людей — такую он сыграл колоссальную, миротворческую роль.
— Мы тоже ждали, что патриарх Кирилл что-то скажет…
— Скажу вам откровенно: теперь люди ждут, что скажет наш Блаженнейший Митрополит Онуфрий.
— Как думаете, что будет дальше?
— Господь управит.
Я молюсь, переживаю за всех. Сейчас сюда, в Бородянку, возвращаются жители из эвакуации. Хоть на меня и клевещут, но у нас в храме полно людей, и тому, что против меня говорят, прихожане не верят. И я им за это благодарен.
Фото: Мария Соколова
