Простое «Меня зовут Наташа» в описании к Instagram-страничке с забавным названием «Хочупряник». На аватарке улыбается обаятельная женщина. А на фото — сотни маленьких шедевров.
За этой лёгкостью и красотой — непростая история. Матушка Наталья Гуляева начала печь пряники в 2014 году, когда оставила Донецк из-за войны. Продукция активно продавалась, производство обосновалось в Херсоне и стало семейным. И всё шло хорошо. До 24 февраля 2022 года.
Теперь семейство Гуляевых — снова переселенцы. Каково это — дважды уезжать от войны, но сохранить силу духа и продолжать творить?
Наша гостья — Наталья Михайловна Гуляева; родилась 16 мая 1977 года в городе Дрезден. Окончила регентское духовное училище в Чернигове. Служила регентом в храмах Херсона, Антоновки, Донецка. Создательница семейной мастерской «Хочупряник».
В 1998 году вышла замуж. Супруг — протоиерей Георгий Гуляев, настоятель Знаменского храма на Нивках (Киев). Матушка Наталья и отец Георгий — родители троих детей.
«Наташа, отпусти Донецк»
— Матушка, ваши пряники выглядят впечатляюще. Признавайтесь, у вас есть кондитерское образование?
— Нет. Это всё благодаря бабушке. Она у нас просто мастер. Бабушке нашей уже 100 лет и она, конечно, давно не печёт. А раньше её коронным блюдом был торт «Спартак». Только представьте, ни оборудования тогда не было, ничего! Никаких миксеров — всё в макитре, всё руками, даже крем в макитре приходилось растирать! И она прям пальчиками по противню тесто распределяет, раскатывает, а я смотрю, как у неё получается — ровно и тоненько.
Вкусно готовить, печь — это у меня от неё. У меня суперспособность есть, которой я всем хвастаюсь. Когда читаю способ приготовления, сразу понимаю, вкусно будет или нет. Потому что всё зависит от того, в какой момент ты добавляешь ингредиент, взбиваешь ли его. Даже если в салат порезать все ингредиенты одинаково, вкус получится шедевральный. А если в оливье картошка окажется крупнее мяса, то вы будете чувствовать только вкус картошки.
— Вы, наверное, с детства готовите?
— Кондитерку — нет. Я в 15 лет маме сказала: «Хочу сама себе на день рождения торт испечь». А она: «Ну, давай». И я пеку. Только что ж такое, коржи не поднимаются?! И спросить не у кого.
В общем, приходит мама с работы, я говорю: «Совсем не поднялись коржи, а уже и крем готов…» Мама спрашивает: «Соду добавляла?» — «Конечно. Вон, стоит на раковине». — «Это не сода, а средство посудомоечное». И всё! Я решила, что кондитерка — не моё. Только кулинария. Батюшка на мне, как думаете, почему женился? Потому что я вкусно готовлю. Шучу!
— Как вы познакомились с отцом Георгием?
— Я служила регентом в Екатерининском соборе Херсона. А батюшка был тогда иподьяконом у владыки Илариона. Я его увидела и подумала: «Такой хороший мальчик Юра! Милый, тихий, спокойный». А через время захожу в собор, смотрю: молодёжь православная кучкой стоит. И «миленький Юра» внутри этой кучки что-то рассказывает, а все слушают, раскрыв рот. Он был предводителем всей нашей молодёжной православной тусовки. В общем, когда я услышала, что, как и о чём этот Юра говорит, то решила: он будет моим мужем (улыбается).
Мы очень разные. Он спокойный, а я более взрывная. И я уже 25 лет думаю: как мы умудряемся вместе жить?! Но, может, потому и живём, что разные.
— Первое время после свадьбы вы жили в Херсоне?
— Да, мы поженились в 1998-м, и дали нам первый приход — в Антоновке, под Херсоном. Батюшку на приходе очень любили… Да его же невозможно не любить! Вроде молоденький, но бабулечки его все слушали. Лелеяли его.
Когда батюшка получил университетский диплом, его сразу перевели в кафедральный собор. А в 2004 году мы уехали в Донецк и больше 10 лет благополучно там прожили.
— Трудно было бросать родной город?
— У меня как такового родного города нет. Мама — русская, папа — с запада Украины, так что кровь у меня смешанная. Меня родили в Дрездене, папа, военный, там как раз служил. Потом мы жили подо Львовом в лётном гарнизоне. Училась я в Чернигове. Затем переехала к дяде в Херсон…
Но когда мы приехали в Донецк, я сразу поняла, что это мой город. Как же я его любила! А сейчас там такое творится… Как началась война, батюшка сказал: «Наташа, отпусти Донецк».
В 2006 году, за неделю до рождения Полюшки (младшей дочери Гуляевых; в этом году она окончила 11-й класс. — Прим. ред.), мы заселились в свою квартиру, это было наше первое собственное жильё. Сейчас она стоит без окон, потому что на два этажа ниже в наш дом попал снаряд. У меня там всю войну, с 2015 года, жили люди — студенты или переселенцы с окраин Донецка, за коммуналку только платили. Сейчас там тоже, кажется, кто-то живёт. Подруга присматривает за квартирой. Мы последний раз там были в ноябре 2021 года — переносили все свои вещи к подруге.
Перебирали вещи тогда, и я увидела среди них украинский флаг. Я его скрутила, куда-то упаковала — без задней мысли. Нас на блокпостах проверяли, даже два раза: что это? а это что? Но обошлось. Приехали домой, батюшка распаковывает рюкзак, достаёт из какого-то кармашка флаг и говорит: «Это мы везли? Ну ты даёшь, матушка!»
— Как вам жилось в Донецке до войны?
— Донецк был хорошей взлётной полосой, он дал возможность реализоваться по максимуму: и пользу Церкви приносить, и самим раскрыться.
Батюшке сказал однажды один солидный благочинный: «Отец Георгий, ты счастливый человек!» — «Почему?» — «Потому что тебе никто не завидует». — «А это почему?» — «Нет дураков заниматься тем, чем ты занимаешься!»
Батюшка занимался многими просветительскими проектами (три ежемесячных журнала, две газеты, интернет-сайт и еженедельная телепрограмма, не считая остального). Кроме этого, он был замначальника пресс-службы ДМЗ (Донецкого металлургического завода. — Прим. ред.) по духовной части, а ещё был пресс-секретарём владыки Илариона. И служил в храме при ДМЗ. Его целыми днями не было: уходил в 6 утра, приходил в 9 вечера. Дети папу всегда к ужину ждали, без него не садились.
Папа приползает, ложится на кровать плашмя, а дети на него набрасываются. Я на них шикаю: «Не трогайте папу, он устал!» А он, еле-еле открывая глаза, еле ворочает языком от усталости: «Пусть лазят».
Отец Георгий (слышит нашу беседу и включается в неё): Просто у меня был хороший тыл, и я знал, ради чего и кого возвращаюсь домой.
Матушка Наталья: А вообще, что на заводе, что в Церкви мы жили как одна большая семья, очень дружно. Все были задействованы, участвовали все во всём. Очень было в Донецке хорошо. И люди там хорошие.
— Там вы и вернулись к кондитерке?
— Да, была у нас хорошая знакомая Алла Эдуардовна, врач и чудесный человек. И эта Алла Эдуардовна как-то на Пасху приносит нам пряничный домик, церквушку. Эта церквушка стоит и пахнет корицей на весь дом. Я на неё смотрю и так, и сяк, и думаю: «Мне слабо, что ли, такую испечь?!»
И пошло: стала что-то печь к ярмаркам на заводе. Пару раз так продавала свои пряники, всем нравилось. Но я всё-таки понимала, что надо где-то подучиться.
И тут мне подворачивается Даша Рокицкая со своими мастер-классами. Она первая научила всю Украину пряники печь. Даша планировала приехать с мастер-классом в Донецк 16 июня 2014 года, а 26 мая начался захват донецкого аэропорта боевиками. Естественно, уже никто ни на какой мастер-класс не поехал. Я с детьми уехала к маме, в её херсонскую квартиру.
— А батюшка?
— А батюшка в Донецке остался — ради людей, заводчан. Прожил там ещё полтора года, в постоянном прессинге со стороны властей так называемой ДНР, при его-то должности… А потом… Потом решили, что пора и нас поддержать с детьми. Потому что было неимоверно тяжело: трое детей, все школьники, Саше (старший сын Гуляевых. — Прим. ред.) поступать. Мы жили в маленькой квартирке на 40 квадратах с ещё одной семьёй переселенцев. Спали на полу как шпроты в банке…
В сентябре 2015-го я в очередной раз была у батюшки в Донецке. И ко мне подошли наши прихожане — у всех на глазах слёзы. Говорят: «Матушка, мы очень ценим батюшку и очень хотим, чтобы он оставался с нами, но понимаем, что вся его душа около вас и детей, на него невозможно спокойно смотреть». В октябре 2015 года отец Георгий переехал к нам в Херсон.
— Подвиг — выдержать такую разлуку, да ещё и в таких обстоятельствах.
— Мы выдержали, но какой ценой! За этим стояли и срывы, и депрессии, и больницы… Легко сказать: «Эти люди смогли». Но в действительности это очень тяжёлый опыт. Не говоря уже о том, что через полтора года надо заново друг ко другу привыкать. Я горжусь нашей семьёй, но надо понимать, что у каждой семьи свой крест. Самое тяжёлое — это любить. Батюшка очень семейный человек, очень любит и меня, и детей. И ему там полтора года без нас было совсем непросто.
По приезде в Херсон он не выходил в соцсети месяца два. А нам как раз привалило много работы: Рождество, Новый год, куча заказов. Так что пряники — наш с батюшкой совместный труд, такой вот творческий тандем. Я же рисовать совсем не умею. И если бы он не украшал это всё, то ничего бы и не получилось. В общем, после Донецка у него была своеобразная арт-терапия — он постоянно рисовал, рисовал, рисовал… Работали мы до часу — до двух ночи. Ему нужно было переключиться из той реальности в эту.
Если меня убьют, кто папу похоронит?
— Как пряничное производство переезжало из Донецка в Херсон?
— Я тогда просидела целое лето 2014-го в Херсоне, в депрессии. Вою, ною, не знаю, что дальше делать: трое детей, зарплаты нет… И тут любимая моя матушка Оксана Ющик из Киева говорит: «Пеки и продавай пряники! Я тебе сделаю заказ, испеки 200 штук!» Тут кухонька эта крошечная… Пока дети спали, я пряники пекла, на коленях стоя. Духовочку маленькую купила. В общем, сделала, продала, и сарафанным радио пошло-поехало.
— Мечта поучиться сбылась?
— Да! Та самая Дарья ставит на февраль 2015-го мастер-класс в Одессе. Звоню: «Запиши меня, я приеду!» Дальше я была ещё на одном мастер-классе, где объяснялись уже вещи посложнее. А на третий мастер-класс Дарья взяла меня как свою помощницу. Сейчас мы дружим семьями.
С 2015 года мы жили уже только за счёт пряников. Потому что пока батюшка на заводе в Донецке работал, ещё какая-то зарплата на карту капала, а потом всё. Но заказы были. Мы даже для талант-школы Натальи Могилевской пряники делали. Друзья очень выручали заказами, сарафанное радио работало. Instagram завела. Название мы с батюшкой придумали по дороге в магазин. Говорю: «Будет “Хочупряник” одним словом». Он сразу не понял, переспросил, а потом ему понравилось.
— Кто обычно заказывает пряники?
— Школы, детские садики, особенно на Новый год и на день святого Николая. Друзья, опять же. В Италию в последний год начала отправлять. У итальянцев модно делать «съедобные комплименты» гостям, и мы готовили пряники на крещение малышей. Тортовницы себе заказывают. Это те, кто пекут торты и украшают их пряниками. Такие заказы стоят дороже, потому что они сложнее. А бывает, заказывают пряники на детский дом или на какие-то благотворительные сборы. За такую работу я денег не беру.
Отец Георгий: На самом деле, она делает кучу добрых дел, просто никому не рассказывает об этом. Всё время кого-то спасает. Наталья добрейшей души человек. И я благодарю Бога за такую жену.
— У вас в Instagram можно увидеть самые разнообразные пряники, на любой вкус и цвет. А какие ваши любимые «модели»?
— Знаете, когда нужны деньги, будешь делать всё, нравится тебе собачка из этого мультика или не нравится (много пряников выполнены в форме тех или иных мультяшных персонажей. — Прим. ред.). Но мы принципиально не делаем тему Хэллоуина и тему «18+». Ну и всякую бесовщину. А нравятся мне куклы «L.O.L.», хотя они очень сложные в технике: много деталей, цветов, много работы.
Да и вообще любой пряник труда и времени требует. Замешивается тесто — оно должно лежать в холодильнике как минимум ночь. Ферментируется. Когда я его достаю, его надо немного разогреть. Потом раскатала. Напекла. Остыли. Если идёт белая заливка, нужно её сделать, а аж завтра, когда она полностью высохнет, наносим рисунок. Потом сохнут краски. И только тогда мы пряник упаковываем. Весь цикл для одного пряника занимает дня четыре!
— Видела у вас и церковные сюжеты. Они выглядят совсем как картины!
— Да, делаем и рождественские пряники, и пасхальные. Думали сначала — а можно ли рисовать на пряниках святыни или ангелов, святых? Но, во-первых, Сама Богородица на просфоре. И потом, на Афоне делают же праздничное коливо: из цветного сахара рисуют на блюде изображения святых и едят.
Мы делали и Блаженнейшему пряничный подарок на Пасху, и разным храмам на престольные праздники. А однажды у нас в Херсоне была художественная выставка, посвящённая религиозной тематике. И батюшка решил ведущие храмы Херсона изобразить на пряниках. Потом эти пряники мы подарили настоятелям этих храмов.
— Свой храм тоже рисовали?
— Нет, мы в Херсоне послужили ещё год, а потом нас перевели в Антоновку — на тот самый первый приход. Мы когда туда ехали, батюшка сказал: «Если начнётся война и здесь, то Антоновке прилетит первой, потому что это стратегически важное место». Прошло четыре года, и так и случилось.
Сейчас пряники пока на паузе. Всё, что нужно для производства, осталось там. Я когда выезжала, забрала только два миксера. Остались две духовки, огромный шкаф со всякими коробочками: упаковочный материал, трафареты, пол-шкафа формочек, буквально сотни. 18 килограммов одной только сахарной пудры! Мы же к 8 Марта готовились… Весь инструмент, краски — всё осталось там.
— Как вы выехали из Антоновки?
— Батюшка на момент начала войны был в Киеве в командировке. А я выезжала по этому горящему мосту, мимо трупов, всех этих боёв. Мы с младшей дочерью успели доехать до дома моего дяди в Херсоне, а минут через 20 после этого начали штурмовать мост, там шли сильные бои. После этого Антоновка закрылась: от транспортного сообщения, света, газа, мобильной связи…
— Больше вы туда не возвращались?
— Возвращалась. Прошло время, возобновилось какое-то сообщение, выстроили блокпосты. Я искала священников, которые могли бы послужить там на приходе, потому что отец Георгий так и не смог выехать из Киева. Священники, у которых во время боёв пострадали храмы, согласились поехать вместе со мной, потому что был Великий пост, людям нужно причащаться, исповедоваться, собороваться… И мы где пешком, где на маршрутках приезжали, служили. Но после того, как я увидела, что сделали русские под Киевом, то уехала из Антоновки окончательно.
— Как себя русские вели в Херсоне?
— Да как вели… В первые две недели оккупации вообще никто носа на улицу не показывал. Потому что каждый, кто высунулся в окно, был расстрелян. Город стоял мёртвый, не ездила ни одна машина, разрешили передвигаться только машинам морга, которые собирали мёртвых. Русские мародёрили.
Батюшкин папа там умер. Русские бомбанули их дом 1 марта, и той же ночью он умер. На четвёртый день только смогла приехать ритуалка и забрать его из квартиры. Говорят: «Поймите, у нас по 200-300 умерших за день!» Это всё инсультники, к которым не приехала скорая. Инсулинозависимые. Инфарктники… Это люди, найденные мёртвыми по посадкам, причём как мирные, так и военные, и наши, и чужие. И всех принимал один морг, у которого работала одна карета.
На 11-й день я сама похоронила тестя. Хорошо, что у батюшки были знакомые ритуальщики — они приехали, меня забрали, отвезли на другой конец города, и я пешком потом из Херсона в Антоновку шла по снегу…
Говорю солдафону русскому: «А я могу кошечку забрать?» У меня же кошка неделю без нас дома была. А он отвечает: «Да-да, пожалуйста, вашу свободу никто не ограничивает». Мне так хотелось ему сказать: «А это что вообще?! Почему я должна по дороге к себе домой ваши досмотры проходить?!» Еле сдержалась. Потому что если он меня прибьёт, кто папу похоронит?
Вера помогает не сойти с ума
— Где вы жили после выезда из Антоновки и перед эвакуацией на подконтрольную Украине территорию?
— Жили все в доме у дяди, это недалеко от Чернобаевки. 22 человека родственников собралось — вместе не так страшно.
Когда стало можно выходить за какими-то продуктами, мы одевались максимально страшненько, чтоб на нас никто не позарился. Становились во все очереди за продуктами; даже иногда не знали, что дают, но стояли по четыре часа, чтобы хоть что-нибудь купить. Потому что нас тут много, а у меня ещё мама в городе, пенсионерка, которой надо привезти продукты. А есть ещё батюшкина мама — и она тоже не выстоит в такой очереди…
Потом начала погибать Чернобаевская птицефабрика: три миллиона кур, а нет ни света, ни корма. И сотрудники какими-то путями с этими курами (живыми!) заезжали в город и везли их в первую очередь по церквям. Однажды дядя приезжает и говорит: «Там привезли сто кур, надо идти». И мы с девочками втроём с самого утра: наловить, перерезать, ощипать, разделать, поделить… Как-то выжили, и слава Богу за всё.
— Как получилось выехать из Херсона?
— Мы понимали, что должны точно выезжать с Полиной (двое старших детей Гуляевых застали начало войны в Черновцах, где они живут. — Прим. ред.), потому что у батюшки, скажем так, очень однозначная проукраинская позиция, и в Facebook он много чего писал. Так что вычислить меня в Херсоне было бы несложно. Но одна я ехать боялась, а батюшка за мной в оккупацию просто бы не доехал, его бы русские арестовали на первом же своём блокпосту.
И тут собрались выезжать наши хорошие знакомые. Я согласилась забрать жену военного с тремя детьми, которую больше никто везти не хотел — боялись. Мы сели в машину: я, Полюшка, женщина с тремя детьми, кошка наша и целый багажник вещей — и потихонечку, слава Богу, оказались на свободе. Страшновато, конечно, было ехать через эти блокпосты, но Господь нас сохранил.
— Где вы сейчас живёте?
— Я пока занимаюсь огородом бабушкиным, в селе. Потому что надо. Да и мне там спокойнее. Отсыпаюсь, потому что пока Херсон бомбили, я два месяца практически не спала. А батюшка в Киеве обустраивается (отца Георгия назначили настоятелем Знаменского храма на Нивках. — Прим. ред.) Я вот приехала, квартиру нашу съёмную в порядок привела…
У меня уже спрашивают: «Где вы? Что вы?» Но я пока не работаю, смотрю, что в Киеве происходит: кто тортики делает, кто пряники. А дальше как Бог управит! Пока не знаю, как и когда начать снова печь. Но надо работать, жить за что-то надо. Мы никогда не жили за счёт Церкви. А если ещё и считать, что у нас из вещей нет примерно ничего, то… Я выехала из Херсона в летней одежде. Ни полотенца, ни пододеяльника, ни простыни. Но, конечно, пряники мы будем продолжать не только по этим причинам.
— Страшно и спросить, каково это: пережить два военных переезда.
— После 2014 года у меня были страшные депрессии. Жить, иметь свой дом, наше первое жильё, и ещё дачу… У нас была прекрасная земля, сад. Сейчас этого всего нет.
А эта война, новый виток — вообще страх. Но, с другой стороны, я была психологически подготовлена, потому что уже знала, каково это. Когда русские стояли в Каховке, я в Антоновке ещё стирала и бельё развешивала, пока все паниковали. Когда приехала к дяде под Чернобаевку, там все перепуганные и плачут, а я ещё в состоянии улыбаться. Уже понимаешь, где прилёт, где улёт, насколько далеко или близко бомбят. Идти в подвал или нет.
Там всё оставляем, теряем, тут всё теряем… Вещи — это, конечно, дело наживное. Просто когда я переехала из Донецка в Херсон, то ещё что-то в жизни планировала. Пыталась копеечку откладывать на свой дом. Сейчас уже ничего не планирую.
Вера помогает не сойти с ума. Раз что-то происходит, значит, так надо. Мы в своей жизни постоянно наблюдаем и чудеса, и Промысл Божий. Господь не оставляет нас и очень-очень помогает. Так что слава Богу за всё!
Фото: личный архив семьи Гуляевых
