В июле инициативная группа духовенства обратилась к Блаженнейшему Митрополиту Онуфрию: просили созвать Собор, чтобы окончательно разорвать с РПЦ.
Обращение вызвало резонанс: только на нашем сайте его текст собрал почти сто тысяч просмотров. Но множество верующих эту инициативу не поддержали: «Собор приведёт нас к расколу», «Нужно сохранить чистоту веры, а не предавать Христа» — писали в соцсетях.
Наша редакция верит, что обсудить сложные вопросы жизни Церкви — это совсем не то же самое, что совершить предательство. Мы решили, что пора разобраться в матчасти и отправились выяснять, что к чему в вопросах соборности.
Так Собор приведёт к расколу или нет? На наши вопросы отвечал православный катехизатор из Киевской области.
Мы знаем, что анонимные спикеры вызывают у читателя меньше доверия, чем открыто называющие свое имя. Мы и сами любим открытость и прозрачность. Но по уважительным причинам не можем называть имени сегодняшнего собеседника. В добропорядочности этого священника мы уверены, как и в его компетентности в вопросах догматики, истории, экклезиологии.
Что страшнее: то, что нас объявят схизматиками — или то, что мы рассыпемся, как элементы пазла?
— Письмо духовенства с просьбой провести Собор — едва ли не самая сложная тема нашей церковной жизни за последние месяцы. Уже даже отдельные архиереи открыто и недвусмысленно говорят о необходимости общецерковного Собора.
Но многие верующие к этой инициативе отнеслись скептически, с недоверием. Отсюда вопрос: в нашей сегодняшней ситуации Собор — это хорошо или плохо?
— Человек, который хочет договариваться, иногда может показаться врагом, предателем, который идёт с белым флагом «сдавать свою крепость». Сегодня можно встретить мнение, что не важно, где причащаться: в своём ли храме, в подвале ли. А те, кто хочет договариваться с государством, например, якобы пекутся только о собственной выгоде.
Но мы видим, что в том же Львове сегодня проблемно причаститься уже не только в храме, но и по домам. Оказывается, местное население блокирует даже квартирные богослужения (то есть гонение уже не государственное, а народное: когда даже частные богослужения у кого-то дома воспринимаются как собрание врагов).
Кризис набирает обороты, и попытка стать в гордую позу и сказать «я всё равно ничего не буду решать, всё идёт, как надо, а Соборы нам только во зло» — это позиция однобокая. Принцип «каждый сам за себя, и только Бог для всех» совсем не соборный.
Спастись и стать святыми мы сможем, только если будем что-то для этого делать. Бог даровал нашей Церкви указание пути ко спасению — это соборность. И да, мы должны отстаивать Церковь, а бездействие не приведёт ни к чему хорошему. Но важно помнить: Соборы совершает исключительно народ Божий; те люди, которые живут жизнью Церкви, живут Святым Духом, понимают проблемы Церкви изнутри.
— Может ли Собор быть злом?
— Да, может. В истории были Соборы, которые несли зло: например, «безголовый», где утвердилось иконоборчество, или так называемый «разбойничий», на котором вообще был убит Патриарх и где утвердилась ересь монофизитства в своей жёсткой форме. Эти Соборы запомнились именно своей вызывающей антицерковностью.
Было также множество более мелких Соборов, которые тоже несли негатив, причём не только в далёком прошлом. Достаточно вспомнить, например, Всеправославный Собор на Фанаре в 2005 году, когда был осуждён Иерусалимский Патриарх. А спустя время стали говорить, что Патриарха несправедливо обидели: «Он старец, нестяжатель, подвижник, святой». И было торжественное примирение.
Даже сам святитель Иоанн Златоуст был осуждён на Соборе — в 403 году. Это был знаменитый «Собор под дубом», причём там присутствовали люди, которых мы найдём в наших святцах, они тоже подписывали осуждение. Оказывается, даже наличие реальных святых на Соборе — ещё не гарантия того, что Собор может пойти совсем не туда. Человеческий фактор никто не отменял.
Но, кстати, когда один из участников того Собора, святитель Епифаний Кипрский, понял свою ошибку относительно Златоуста, то он этого не вынес: он умер. И здесь проявилась его святость — настолько человек был шокирован тем фактом, что оказался в плену дезинформации и из-за этого совершил неправильный поступок. Да, к сожалению, атмосфера дезинформированности может даже Собор сделать чем-то отрицательным, неправильным.
— Получается, мы не всегда можем быть уверены в решениях Собора?
— Такое тоже бывает, да. Например, знаменитый Критский Собор, который проходил в 2016 году, претендовал на роль самого великого Собора со времён Вселенских. Но если все его выводы свести к одной строчке, окажется, что наша Церковь… перестала быть соборной. Критский Собор показал, что православные уже ничего не смеют решить, ни на что не могут решиться, тем более на что-то дерзкое и смелое. Почему? Потому что у нас нет доверия к Богу.
С древних времён соборное резюме подписывалось так: «Угодно было Духу Святому и нам». Соборные решения никогда не принимались одними лишь людьми: на всё должно было быть Божие согласие. В знаменитой стихире на Троицу поётся: «Днесь благодать Святого Духа нас собра», и это — основа всего. Святой Дух должен нас собрать, направить, просветить наши умы, сердца, дать понять, что мы делаем что-то хорошее.
На Крите мы должны были показать, что Церковь способна переодеться в современный костюм, а не тащить на себе старинное ветхое рубище. Но пришли сомнения: а вдруг этот новый костюм ненастоящий? а вдруг он Богу не угоден? а вдруг… И уже не слышится ответа Бога, существует только этот вопрос: «вдруг?» А поскольку такие мысли возникают, то подобный Собор можно назвать просто межцерковным православным совещанием, созванным для решения насущных проблем.
— Касаемо гипотетического Собора УПЦ говорят: «Вы планируете окончательно отделиться от Москвы — а значит, толкаете Церковь в раскол». А раскол — это грех.
— А как РПЦ в своё время отделилась от Константинополя? Сама по себе. Есть мнение, что у нас не было раскола с Константинопольским Патриархатом — но он у нас был. Здесь, скорее, вопрос в том, как он врачевался: это происходило очень мягко, аккуратно, плавно — так, что сложно назвать в этом процессе финальную дату. Окончательная фаза врачевания началась, когда мы получили Томос от Вселенского Патриарха в 1589 году.
Как болезнь этот раскол закончился раньше лет на 80. А дальше он продолжался, скорее, как некий юридический факт, который всё никак не могли до конца исправить, не принеся никому дискомфорта.
То есть иногда такие «расколы» — на самом деле не расколы, а просто некая констатация факта: у нас был конфликт, и мы пока не можем его до конца исцелить, но Церковь продолжает жить. Ведь что для нас важно? Чтобы Церковь осталась единым Телом Христовым.
Да, сегодня для многих неприемлемо оставаться в одной Церкви с людьми «по ту сторону поребрика». Но если среди них есть действительно христиане — разрыва связи не будет. Настоящий православный не может быть плохим, не может сказать другому: «Иди, убивай». А если те люди перестали быть христианами, значит, связи с ними у нас уже нет. Главное нам самим не перестать быть Церковью.
С другой стороны, пока одни в нашей Церкви считают нужным разорвать с РПЦ, мой друг оказался в застенках Симферопольского СИЗО, потому что на него подали жалобу другие священники: он не поминает на службах патриарха Кирилла. То есть для его собратьев (также священников УПЦ) это оказалось настолько серьёзным преступлением, что они посчитали возможным заявить об этом оккупационным властям. Очевидно, они при этом знали, что «с подвала» тот священник может и не вернуться. Мы и сейчас не знаем, что с ним.
И как мы будем смотреть на это? Что мы будем дальше говорить? «Ничего страшного, всё хорошо, всё нормально»? Где же тут соборность? Церковь должна реагировать на такие вещи.
У нас происходят страшные, очень страшные проблемы. И мы боимся раскола с РПЦ, при этом не боимся раскола внутреннего. Но что страшнее: то, что нас объявят схизматиками с большой кафедры, или что мы рассыпемся, как элементы пазла?
Сегодняшний вопрос в православии вообще не рассмотрен. Является ли грехом то, что епископ благословляет на войну, клевету, смерть детей?
— Цитирую очень популярный комментарий: «Лучше стать мучениками, чем потерять чистоту веры».
— А как мы нарушаем чистоту веры?
Вот ещё аргумент: «Только московский патриарх должен быть нашим патриархом, больше никто». Если это и есть «чистота веры», то, может быть, стоит собрать Собор и задать вопрос: а вера ли это? Или это частное мнение отдельных людей?
Получается, не так важно, сохранится ли Церковь, сохранится ли благодать. Самое главное – «чистота веры». Но старообрядцы тоже так рассуждали: главное – двумя пальцами креститься и два раза «Аллилуйя» петь, а кто так не делает, тот погибнет. У нас какой-то старообрядческий страх: если мы что-то поменяем, то всё сразу рухнет. Но сегодня именно невозможность что-то поменять скорее может привести к краху. Надо определяться.
Мы подходим к ситуации, аналогичной со старообрядчеством: по мнению преподобного Серафима Саровского, старообрядцы спасались, они оставались православными христианами (потому что боролись не с Православием как таковым, а со своими надуманными страхами). Преподобный Серафим сравнивал их церковь с лодочкой, которая всё же привязана к большому кораблю Церкви; духовная связь сохранилась.
Так вот, представим аналогию с морем. Что лучше: под надуманным страхом отрубить канат — чтобы шлюпка отплыла от корабля? Или же оставаться на месте, зная, что без корабля ты погибнешь, но при этом видеть, что корабль горит и твоя лодка уже тоже горит вместе с ним? Правильнее, на мой взгляд, отделиться от корабля и отплыть в море.
Кто-то может сказать, что я призываю к расколу, но я всего лишь привожу разные точки зрения. Кто-то видит ситуацию именно так, понимая, что «лодка» УПЦ может утонуть вместе с «кораблём» РПЦ, потому что на этом корабле идут какие-то страшные, губительные процессы.
А есть ещё вот какой аспект. Одни говорят, что патриарх Кирилл призывает к убийствам, к войне, и поэтому надо расходиться с РПЦ. А кто-то другой скажет: «Что в этом страшного?! Разве раньше патриархи не призвали к войнам?!»
Та же Византия — сколько у неё было войн с православными соседями?! И с болгарами, и с сербами… Несколько сот воинов-русичей вместе с воеводами были ослеплены в правление Константина Мономаха (после чего Ярослав Мудрый не выдержал и разорвал отношения с Константинополем. Кстати, эта ситуация идентична современной; то есть даже в глубоко религиозном Средневековье такие агрессивные действия вызывали противление и желание уйти от Церкви, которая слишком тесно связана с подобной нацией).
Православные страны тоже между собой воевали, в особенности в пределах рассыпающейся Византийской империи в XIII-XV веках. Были патриархи, которые всё это благословляли, поддерживали — тот же Иоанн Калека. И никто не говорил, что патриарх безблагодатный, потому что он благословляет на войну. То есть, с такой точки зрения, патриарх занимается какой-то политикой, да, но это не даёт повода считать Церковь безблагодатной.
Украинские казаки боролись с турками — подданными Османской империи, при этом подчинялись Константинопольскому патриарху (он управлял Киевской Митрополией). При этом казаки не видели в нём врага — хотя патриарх явно выполнял политические указки османских правителей. Казаки понимали, что есть Церковь, а есть политика.
Так что разные бывают взгляды на ситуацию.
— Как разобраться в этом множестве точек зрения?
— В том-то и дело, что нам нужен Собор, чтобы во всём этом разобраться: где зло, где добро, кто хороший, кто плохой.
Но, может быть, у нас просто пока нет достаточных инструментов, чтобы всё это выяснить. Ведь в древности Соборы проводили, как раз чтобы определить, является ли тот или иной поступок священноначалия злом или добром. А сегодняшний вопрос вообще не рассмотрен. Является ли грехом то, что епископ благословляет на войну, клевету, смерть детей?
В нашу эпоху уже существуют такие понятия, как гуманизм, человечность, сострадание; люди стали более чувствительными, более понимающими. Мы отошли от рассуждения «руби всех — на том свете Бог отделит Своих»; дикое и тёмное Средневековье закончилось, и мы уже не обязаны думать, что если Церковь благословила, значит, можно делать что угодно. Отношение Церкви к этому всему надо осмыслять.
И здесь, повторяю, нам нужен Собор. Попытка сказать: «Давайте не будем ничего решать, как бы чего не вышло» — неуместна. Соборы нам даны, чтобы мы лечили Церковь и решали связанные с ней проблемы.
— Важность соборности подчёркнута даже в Cимволе веры. Выходит, соборность — неотъемлемое свойство Церкви?
— Есть богословское мнение, что первый в истории Собор состоялся сразу же после Вознесения Христа, перед Пятидесятницей, когда собрались апостолы с Божьей Матерью и учредили кафедру для нового апостола, Матфия — того, кто пришёл на место Иуды. То есть Церковь начала своё существование с соборности.
Но это свойство Церкви заключается не в Соборах как таковых. Соборность нашей Церкви — не просто аспект человеческой коммуникации. Центр нашего общения — евхаристическая Чаша. Если ты с Евхаристией, то ты со Христом. Христос — это Истина. Если в нашем собрании нет Бога, если мы не являемся Его Телом, то как Он сможет передать через нас Свою волю? Если так, тогда наш выбор будет не Истиной, а выражением сугубо человеческих симпатий и антипатий.
Если твой собеседник христианин, с ним как-то можно договориться, даже если вы придерживаетесь разных точек зрения. А если не христианин, то ты ему хоть кол на голове теши, он будет стоять на своём: ему важно не договориться, а доказать свою точку зрения. И это как раз признак несоборности. Соборность — это когда Святой Дух собирает людей в мире, в единстве.
Да, на Соборах тоже были те, кто не соглашался, уходил, психовал — не каждый человек действительно живёт полнотой Святого Духа. Но, кроме людей, действует Бог, Который подталкивает к миру, к согласию, к поиску общего понимания происходящего. И только если в Церкви есть Бог, тогда Церковь действительно проводит Собор в мистическом, сакральном смысле этого слова. Иначе это просто совещание.
И, конечно, на Соборе не может принимать окончательное решение кто-то один, потому что иначе один человек может стать палкой в колесе, может навредить всей Церкви своей гордыней, например.
Опасности есть, и очень сильные. Но если не лечить больного, он вообще умрёт
— Говорят, что вопрос украинского православия можно решить только на всеправославном уровне. А вы как считаете?
— Против знаменитого еретика Ария было собрано целых четыре Поместных Собора, то есть проблема была настолько актуальна и важна. И было решено провести Вселенский Собор — именно потому, что поместные «не тянули». Арианство стало такой болезнью, которую уже не вылечишь на уровне «областной клиники»: должна была быть подключена столичная хирургия с выдающимися светилами. Так и у нас.
Собор УПЦ может стать неким предсоборным совещанием, подготовкой. То есть он не должен быть самодостаточным: он должен быть первой позитивной ступенью, которая бы нас привела к всеправославному Собору.
Назрел уже целый ряд вопросов. Должны быть решены вопросы и частного уровня, и всеобщего: как нам относиться к ПЦУ, как нам с ними сосуществовать, как нам решить вопрос своей автокефалии, можно ли просить автокефалию в Москве, нельзя ли. Насколько Москва впала в ересь филетизма и впала ли? Находиться ли нам в «механическом» общении с Москвой или не находиться? Можно ли с ними договориться? Можно ли нам вернуться в Константинопольский патриархат, нельзя ли переиграть всё — и начать с чистого листа, дать Украине автокефалию заново, дорукоположив всех епископов ПЦУ или хотя бы совершив над ними какие-то особые молитвы?
Нужны объяснения и от Русской Православной Церкви, ведь если человека в чём-то обвиняют, следует выслушать его оправдания, дать ему объяснить свою правду. Нужно послушать, что РПЦ думает по поводу нашей автокефалии и почему не хочет, чтобы она у нас была. Можно спросить, почему они считают, что заповедь «не убий» перестала действовать.
Нас накрыла огромная волна вопросов, фактически достойная Соборов Средневековья, даже древней Церкви, когда поднимались глобальные темы: может ли один Патриарх всех сделать «правильными священнослужителями» единственным своим решением; может ли он созывать Соборы; может ли патриарх Константинопольский давать автокефалию — или кто-то другой может её предоставлять тоже? (Есть мнение, что только Вселенский патриарх может даровать автокефалию, соответственно, какая тогда Москва? Что нам у неё надо просить?)
Кстати, в 2022 году Сербский патриарх даровал автокефалию Македонской Церкви. И Вселенский патриарх ни слова на это не сказал, он дал согласие — и всё. Наконец кошмар, который длился несколько десятилетий (с гонениями, преследованиями, закрытием храмов, с арестами епископов и священников), закончился.
А ведь в Македонии тоже было нечто подобное тому, что сейчас происходит у нас: их обвиняли в коллаборации, в том, что они поддерживают сербскую Церковь, сербское правительство, то есть захватчиков.
А есть ещё вот какой аспект: болгарин читал в учебнике, что македонцы — это осербленные болгары, а серб читал, что македонцы — это оболгаренные сербы. То есть у каждого человека — своя маленькая правда, и каждый будет отстаивать своё, в том числе и священники, потому что они тоже читали книжки, они причастны к своей нации, культуре. И чтобы прийти к общему знаменателю, нужен Собор.
У нас тоже ситуация далеко не плановая, не среднестатистическая: православие сейчас переживает страшнейший кризис — и украинское, и вселенское.
К сожалению, православным присуща заскорузлость. Мы боимся что-то менять, боимся принимать серьёзные решения: как говорится, пока гром не грянет, мужик не перекрестится.
Но есть надежда, что Бог не хочет, чтобы творилось то, что творится. Если мы будем Его просить о помощи, о поддержке, о том, чтобы Он пришёл на Собор и направил наш ум, наши сердца, может быть, как-то мы выйдем из этой ситуации.
Наша Церковь более-менее разобралась в области догматики, но в области экклезиологии мы ещё очень далеки от совершенства. Если так, то почему же нам не продолжить разбираться? Мы не только не должны избегать подобных собраний — мы обязаны их проводить, потому что, если болеют люди, а мы не хотим разрабатывать лекарства, то это преступление. Церковные пастыри обязаны решать подобные вопросы.
Когда Церковь действительно соглашается бороться с проблемой, то всё возможно
Можно сказать, что всё — в прошлом, что сейчас такие серьёзные вопросы не решаются, но это не так. Хочется привести позитивный пример, связанный с Болгарской Православной Церковью.
Это было совсем недавно. В Болгарии случился раскол после того, как эта страна перестала быть советской: началась травля патриарха Болгарского Максима, был поставлен альтернативный епископ Пимен. Между епархиями, даже между епископами возникли несогласия: одни поддерживали эти решения, другие выступали против.
Церковь распалась: там тоже были обвинения в безблагодатности, в неканоничности, в неправильности хиротоний. Но в конце концов Церковь решила исцелить эту проблему, и в городе София в 1998 году прошёл Собор, в котором участвовало 13 Православных Церквей, в том числе 7 патриархов. И они решили проблему, уврачевали раскол: все считавшиеся безблагодатными клирики были приняты в сущем сане, был восстановлен канонический патриарх Максим, раскольничий патриарх принёс покаяние.
Понятно, что какое-то крыло не согласилось с этим, ушло в дальнейший раскол, и только в 2012 году несогласившиеся тоже принесли покаяние. Да, оставались «побочные эффекты», но основная болезнь была исцелена, именно благодаря Собору всей Церкви.
Когда Церковь действительно соглашается бороться с проблемой, то всё возможно. Это вдохновляет, что и в наши дни тоже реально всё исцелить, и вся Церковь собирается — чтобы не поссориться, а уврачевать раскол (не может какая-то Церковь быть довольна, когда другая больна — мы единое Тело).
Разумеется, опасности в возможном Соборе есть, и очень сильные. Но это риск хирурга, который должен совершить серьёзную операцию над больным, запустившим болезнь. А если не лечить больного, он вообще умрёт.
Мне кажется, если Собор будет искренним, то вполне можно будет договориться. Самое главное условие для Собора — это синергия, то есть содействие Бога и человека. И понятно, что люди должны себя готовить: поститься, молиться, идя на Собор, а не распаляться злобой. В общем, тут остаётся уповать на Божий Промысл и на искренность тех, кто будет участником Собора.
Может быть, пока будет проходить Собор, стоит вообще наложить частный пост на всю Церковь: какие-то особые молитвы, поклоны, воздержание, чтобы мы все были его участниками, даже те, кто далеко. Чтобы те, кто хочет, чтобы наша Церковь была живой, почувствовали себя хотя бы таким образом членами церковного Тела, от которых тоже может зависеть соборное решение — ведь каждая молитва Богом услышана, каждый поклон Богом учтён.
В любом случае, чтобы жить, надо действовать, а не просто пассивно сидеть и думать, что «обойдётся, может, как-то пройдёт мимо нас». Я надеюсь, что у нас достаточно людей, которые искренне желают, чтобы Церковь жила. И пока мы Церковь, мы должны быть соборными. Если же мы эту функцию теряем, значит, что-то с нами происходит не то.
— Полтора года назад состоялся Собор в Феофании. Помню одухотворение, которое едва ли не физически ощущалось, когда были оглашены его результаты. А теперь этот Собор получает больше критики, чем похвалы. Что с ним не так?
— Лично я очень вдохновенно ожидал Собора: думал, наконец-то мы дерзаем сделать решительный шаг. Ну а потом, когда всё уже произошло, люди начали в этом всём копошиться и поняли, что тут что-то не то. Ни отделения, ни автокефалии.
Я не осуждаю владыку Онуфрия за то, что случилось. Он поступал очень осторожно: это поведение человека, который пытается сохранить Церковь целостной и живой. И поэтому его действия на Соборе в Феофании — это действия именно человека осторожного. Может быть, предельно осторожного, чересчур.
Теперь и те, кто осуждал Собор, злые — и те, кто его поддерживал, разочаровались. Поэтому, мне кажется, Феофанию следует считать чем-то вроде предсоборного совещания, которое должно быть всегда комом, потому что это первый блин. И не осуждать этот Собор, а просто понимать: получилось то, что получилось, потому что примерно так оно и должно было быть. А теперь можно оттолкнуться от него и провести что-то более серьёзное.
Может быть, это будет заседание всех епископов, чтобы в конце концов было вынесено несколько возможных решений, которое можно будет в дальнейшем рассматривать, в свою очередь, на всеукраинском Соборе (на котором будут уже и священники от ПЦУ).
А далее, когда эти два Собора смогут договориться, они смогли бы уже направить приглашение ко Вселенскому патриарху, с просьбой провести собор всеправославный — и, разумеется, приглашение к Московскому патриархату, с просьбой расставить все точки над «i»: кто мы, чьи мы и почему так. Выяснить мирно, хорошо, по-христиански, по-человечески.
Говорят: «У нас уже всё было в прошлом году, мы ничего не будем больше проводить, никаких Соборов». Это неправда: у нас ещё ничего не было. Мы пока пробуем аккуратно, как как хирург, который смотрит раны, пытается что-то надрезать, посмотреть глубже. Но это ещё не операция. А сама операция должна быть очень сложной.
— Наша УПЦ управляется Архиерейским Собором, но почему этих Соборов было так мало — буквально несколько за 30 лет?
— Был такой Диомид, епископ Чукотский, который выступил в своё время против московского руководства, заявив, что это плохо: Церковь перестала жить соборно, исчезли соборные решения. Из-за этого на Архиерейском Соборе РПЦ его лишили сана — то есть он дал повод изобразить, что соборная жизнь всё же происходит: вот, мы соборно отправили на покой епископа Диомида, который слишком много говорил.
Это ненормально, неправильно — из соображения «как бы чего не вышло» прятать голову в песок. Но мы, к сожалению, живём постоянным страхом.
И Русская Церковь тоже этим живёт, боясь, что любой Собор окончится уходом УПЦ в свободное плавание. РПЦ никак не хочет нас отпустить. Но так нельзя. Ведь все Церкви тех стран, которые обрели государственность, в конце концов становятся автокефальными, Поместными церквями. Только с нами что-то непонятное: мы уже больше ста лет пытаемся добиться автокефалии, а нам автокефалии даются только такими способами, которые разрушают Церковь и приносят скорби людям, а по сути ничего не меняется.
Почему? Потому что мы живём двумя реалиями. С одной стороны — как скажет Москва, так и будет. Другая сторона слушает, что скажет Константинополь. И эта двойственность реалий на фоне войны провоцирует жесточайшие обвинения: если ты с Москвой, то ты враг, коллаборант, убирайся на свои болота.
На самом же деле суть не в стране, а в том, что существует два авторитета, которые разделили нашу нацию, нашу Церковь. Мы не знаем, какой из них правильный, какой не правильный. И опять же, это повод для Собора — можно наконец-то собраться и понять. Дальнейшее бегство от этой необходимости — это бегство глубоко больного человека, который до последнего отказывается от лечения. Нам надо надеяться, что мы в конце концов выкарабкаемся, а не жить по принципу «всё равно скоро конец света — зачем что-то делать».
Зачем нам тогда Соборы? Зачем нам тогда Бог их дал? Зачем мы 2000 лет с помощью Соборов всё решаем? Ведь можно было просто сказать: «Нет Иуды? Ну и хорошо, без Иуды будем». Но нет же, сказали: «Давайте изберём нового вместо него, нас будет двенадцать».
Или когда, например, стали крестить язычников и решали, как с ними быть. Апостолы тоже могли сказать: «Это не наша проблема; кто не хочет принимать обрезание, пусть себе умирает в своём язычестве. Главное — что мы спасёмся». Но апостолы не стали так делать. Они решили провести Собор и пошли на резкие меры, которые многих оттолкнули: решили язычников принимать в Церковь без обрезания. Благодаря этому Церковь стала действительно Вселенской, а не осталась этнической иудейской Церковью.
Один прихожанин как-то стал меня осуждать: «Что это вы, батюшка, слишком либеральный, всё вам не то, всё надо менять». Я ему на это сказал: «Понимаете, есть люди, которые ничего не хотят менять. А я вот такой, другой, и в Церкви есть место для каждого. Если бы здесь были только одного типа люди, то, соответственно, был бы перекос в какую-то сторону. А так мы все друг друга дополняем — именно тем, что договариваемся, обсуждаем и приходим к золотой середине».
Заглавное фото: официальный сайт УПЦ
