Господь рано или поздно ставит нас в ситуацию, когда нужно делать то, чего не выбирал и к чему не готовился. Что тогда? Как реагировать? Где брать силы и знания, чтобы никого не подвести — и достойно понести служение, к которому вдруг призван?
Сегодня протоиерея Георгия Кузнецова, настоятеля Свято-Покровского храма, знает весь Коростень. Все местные военные в курсе: к батюшке можно за любой поддержкой — и молитвенной, и материальной. Но ещё год назад отец Георгий и представить не мог, что они всем приходом будут собирать деньги, например, на амуницию. И что придётся искать правильные ответы на запредельно сложные вопросы.
Как вести диалог с теми, кто находится на острие борьбы за свою страну, на грани жизни и смерти? Об этом «Диалогу» рассказывает священник, который заботится о военных и учится заботе… у них же.
Наш гость: протоиерей Георгий Кузнецов. Родился в 1975 году, жил и учился в Киеве. По окончании средней школы проходил послушание в Киево-Печерской Лавре. Окончил Полтавское духовное училище и Киевскую духовную академию и семинарию. В 1998 году рукоположен в сан диакона; в 1999 — в сан священника.
С 2001 года — настоятель Покровского храма в городе Коростень. С 2008 года — ответственный по делам молодежи Овручской епархии. С 2010 по 2015 год был депутатом Коростенского горсовета. Благочинный. Отец двоих детей.
Среди тех, кто включился в помощь армии, нет озлобленных людей
— Отец Георгий, священникам нашей Церкви на законодательном уровне запретили быть капелланами ещё в 2021 году. Как с тех пор устроено окормление наших прихожан, которые служат в украинских вооружённых силах? Их ведь немало, да?
— Верных УПЦ в наших войсках очень много, действительно. Насколько мне известно, нашим священникам позволяется находиться в воинских частях только в определённое время. Кажется, это какие-то часы по выходным. Но в этих вопросах я не компетентен, потому что в воинских частях не бываю.
— Да? Мне рекомендовали с вами связаться, как с едва ли не главным «военным священником» во всём Коростене…
— С военными мы постоянно общаемся и работаем. Но своё служение я бы назвал, скорее, волонтёрским.
Эта работа с военными началась с моих же прихожан. Никогда не думал, что буду заниматься чем-то подобным, но ещё в 2014 году увидел, с какими разбитыми душами служившие прихожане приходили из АТО. Их нужно было утешить, им не хватало человеческой теплоты, общения. Побывав в холоде войны, окунувшись в её ненависть, люди часто озлобляются. И идут в храм, даже если раньше никогда в нём не были. Тем более те, кто побывал в горячих точках. И я вижу, что таким людям не требуется много слов. Их нужно обнять, с ними нужно помолиться.
Один такой военный уже во второй свой приход в храм исповедовался. Потом опять приехал: «Батюшка, хочу причаститься!» И сейчас вот служит.
Когда началась уже полномасштабная война и Коростень обстреливали, я первые три дня сидел в подвале и читал Псалтырь. Сидеть и молиться — это хорошо, но я понимал, что там, за пределами подвала, нужна моя помощь. В ней нуждались и наши прихожане, и их дети, которые пошли на войну (кто в Тероборону, кто в ВСУ).
Люди стали приходить ко мне за помощью, советом, и вышло, что мы сразу начали буквально «зеркалить» друг друга: я не успел ещё сказать, а они уже это делают. Например, я объявил: «Давайте помогать военным!» А они мне: «Батюшка, мы как раз сами хотели предложить! Вот уже и денежку первую собрали». У нас прекрасный приход, и люди действительно чувствуют нужды друг друга.
С тех пор мы постоянно помогаем нашей армии: покупаем продукты, собираем и передаём финансы на топливо, на автомобильную резину… Бывало, я сам просто шёл в магазин и покупал там много-много колбасы, сыра — и лично отвозил военным.
Поначалу, кстати, с их стороны было недоверие. Но я понимал, что сидеть дома просто не имею права. Поэтому поехал в местную организацию «Волонтёры фортуны». Говорю: «У меня есть автомобиль и есть время. Пожалуйста, можете использовать мой автомобиль и меня самого по максимуму?» И мы потихоньку стали привозить ребятам продукты, сигареты — всё, что они просили. А потом я стал делать то же самое от имени прихода.
Военные меня запомнили и уже сами стали приезжать к нам в храм, говорить, что им нужно, а мы эти нужды сразу же старались закрывать. По сегодняшний день в таком формате и работаем. Например, приходят родители наших воинов и говорят: «Нужна обувь, нужны тактические перчатки». Я объявляю это приходу — и мы собираем средства, покупаем, передаём.
— Вы ведь отвечаете в епархии за работу с молодёжью. Это служба в армии помогла вам перестроиться на новые нужды и задачи?
— Я в армии не служил. Но знаете, как интересно получилось? Я никогда не ищу себе призвание, не задумываюсь, что делать, каким служением заниматься. Я даже в Церковь так попал. Когда ещё был девятиклассником, случайно впервые в жизни зашёл в храм — прогуливал урок географии. Как раз была литургия, и местный священник, отец Серафим, меня причастил. И сказал: «Тебе жизнь сама найдёт применение». Мне тогда показалось, что храм — это моё место, мой дом. И я стал пономарить у отца Серафима.
Точно так же в 16 лет случайно попал на послушание в Лавру: приехал — и остался на три с половиной года. И сюда, в Коростень так же приехал. Я шёл по Лавре с прошением на рукоположение к Блаженнейшему Митрополиту Владимиру. Меня по дороге встретил схиигумен Геронтий, спросил:
— Ты куда идешь?
— В Митрополию несу прошение.
— Слушай, у меня есть друг, владыка в Овручской епархии. Им там священников не хватает. Давай туда?
И всё, так я оказался в Коростене. Это шикарный город с прекрасными людьми, я его полюбил и уже 23 года здесь служу. В общем, по жизни получилось так, что я там, где нужна помощь. Господь Сам направляет. Сначала это было хосписное служение, работа с лежачими больными: исповедовать, причастить, поговорить, покормить. А потом война.
Никогда бы не подумал, что придётся так работать. Но сегодня многие ребята из той молодёжи, которой мне приходилось заниматься, служат. И они начали приходить за молитвой, советом, поддержкой. Сначала я смущался, не знал, о чём с ними поговорить: совсем не понимал военную специфику. А потом пришло понимание, что ничего особенного знать не надо. Любовь и уважение — главный мостик к человеческому сердцу. Покажи человеку, что ты готов отдать ему своё время, и он раскроется.
— Война показала нам такие разновидности зла, такие невероятные уровни отчаяния… Что видите вы?
— Я увидел, насколько озлобились люди. Это касается не только военных, а вообще всех. Но верю: чтобы там ни было, самое главное — сохранять душевный мир. Тогда можно справиться с очень многими невзгодами.
Сейчас очень много злобы вокруг. И понятно — это отпечаток войны. Война-то это уже плод, тогда как семя — грех. Но, кстати, озлобление сильнее у тех, кто просто сидит дома и читает новости, переживает. Так что меньше читайте новостей, а больше молитесь о наших воинах. Чтение новостей ничего не принесёт, кроме разлада души. А среди тех, кто включился в помощь армии, нет озлобленных. Все друг другу помогают, все вместе идём к победе. Так что побольше молитв, побольше общения!
Военные будут нас ещё и отстаивать, поскольку война показала, насколько УПЦ на самом деле наша
— Мир в душе сохраняется недолго — у меня вот до первого прилетевшего в наш район российского «Кинжала». А я ведь ещё не была ни в Бахмуте, ни даже в Харькове… Как быть?
— Со мной так же было. Но если озлобленность уже есть, её нужно куда-то девать. Она же сама никуда не денется! Поэтому её нужно трансформировать. Я эту отрицательную энергию направляю в положительное русло. Зло имеет свойство приумножаться, поэтому я просто не имею права давать ему ход.
А ещё не озлобляться научил меня наш Владислав, военный, коростенец с тяжёлым ранением лица. Он потерял глаза, нос, челюсть… Две недели находился под медикаментозным сном — медики боялись его будить, потому что не знали, как его организм это всё выдержит.
Владислав перенёс множество операций. А когда окреп, то пришёл в храм. И он, военный, который прошёл горнило войны, был в аду (в Изюме, под Бахмутом) и видел смерть, не озлобился. Наоборот. Говорит: «Жалею только об одном — что сейчас не могу вернуться на фронт. Там мои друзья воюют, а я здесь».
Сам тон его общения показывает, что Владислав внутренне спокоен. И он это внутреннее спокойствие передал мне. Он был там — и не озлобился. А я здесь должен почему озлобляться?
Мне проще не подпускать к себе злость — у меня есть учителя. Одно время учителями были лежачие больные в хосписе. Мужеству и стойкому перенесению проблем меня, например, научил Павел, полностью парализованный пациент хосписа, который не мог даже самостоятельно себя покормить после травмы, которую получил ещё юношей.
Сегодня мои учителя — наши военные. Я где-то читал, что главная добродетель во время войны — мужество. И на войне у нас сегодня очень часто мальчики молодые, необстрелянные. Тем не менее они встали, взяли оружие, не побоялись (ведь настоящий мужчина никогда не задумывается, когда нужна его помощь, он просто идёт и делает что нужно).
— Не спрашиваю про исповедь, но спрошу про личное общение священника с нашими «котиками». Расскажите, насколько это возможно, — что им больше всего болит?
— Когда человек убивает, отпечаток ложится на него, даже если это убийство врага. Человек потом прокручивает в голове события, часто их вспоминает. Мне приходится буквально на ходу учиться общаться с такими солдатами.
Говорю: «Господи, благослови меня быть Твоими устами», и слава Богу, Господь даёт такие слова, чтобы в человеке всколыхнулись те теплота и любовь, которые есть в каждом из нас. Бывает, смотришь — а солдат на глазах успокаивается. Конечно, потом эта память об убийстве возвращается, но Исповедь и Причастие, и правда, дают очень хорошие плоды. Таинства — это огромная помощь воину, который оказался в такой ситуации.
Однажды пришёл незнакомый военный к нам в храм на службу, а в конце говорит: «Я иду воевать и прошу вашего благословения». У нас сейчас списки тех, кто ушёл на фронт, буквально пачками лежат в алтаре. Ежедневно в 9 утра мы служим молебен с акафистом, молимся о военных. Люди это видят, и тот военный увидел тоже. Попросил: «Батюшка, я вас об одном прошу — молитесь обо мне постоянно».
Военные так и говорят: «Надеемся на молитву. Надеемся на Бога». Есть много тех, кто до войны в церковь не ходил, а теперь приезжают и просят: кому ладанку, кому поясочек с 90-м Псалмом. На войне атеистов нет.
Тот же Владислав, утративший лицо (он вообще не должен был выжить, кстати, и это чудо, что он остался жив) сейчас проявляет столько интереса к молитве, к Священному Писанию! Он несёт нестерпимые страдания, но Бог его утешает.
— У вас, наверное, уже много историй о случаях воцерковления?
— Очень много таких случаев среди родственников тех, кто на фронте. Многие родители раньше были ЗАхожанами, а теперь стали ПРИхожанами. За время полномасштабной войны, при всей агитации против нашей Церкви, количество прихожан у нас увеличилось, причём по всему Коростеню. И очень часто это матери, которые молятся о своих сыновьях.
— Как вести диалог с теми из наших защитников, кто воспринимает Украинскую Православную Церковь как «московскую» или «коллаборантскую»?
— Были военные, которые приходили и спрашивали, не хочу ли я перейти в ПЦУ. Это, говорят, наша украинская Церковь. Вы и так молодец, дескать, помогаете, а если ещё и перейдёте, будет «полный фарш». Я им объяснил, что такое Церковь, в чем её природа, в чём её задачи, какая у нас тут деятельность. Рассказал о нашем Блаженнейшем, который 24 февраля назвал войну войной. И это их как-то убедило, что мы не коллаборанты.
Когда я только начал волонтёрить и привозить военным всё, что им нужно, было недоверие с их стороны. Я даже негодовал. Как так, мол?! Я гражданин Украины, а на меня смотрят как на коллаборанта! Приезжаю, а ко мне вот так: привёз — хорошо, а теперь давай бегом отсюда. Я чувствовал себя чужим среди своих. На неделю где-то волонтёрить перестал, вернулся в хоспис.
Потом пришёл в себя и понял, что надо искать способы общаться. Ни я, ни другие наше священники — не чужие. ВСУ нуждается в нашей материальной и молитвенной помощи. И через время на меня стали смотреть по-другому. Поняли, что никакой я не сепаратист.
Тот, кто живёт политикой, умирает. А у нас многие живут не политикой, а человечностью. Не идут на поводу у политинформации, а перепроверяют факты. Они просто увидели, что мы нормальные, что мы свои.
— Конфликт, который сейчас разгорелся между УПЦ и обществом, надуман? Или имеет под собой реальные основания? Как думаете, военные заступятся за нашу Церковь, если вдруг её окончательно запретят?
— То, что конфликт надуман, это само собой. Война идёт в информационном поле. Но и война реальная вносит свои коррективы.
Как я уже говорил, военные, которые раньше никогда не ходили в церковь, сегодня наши прихожане. Наши люди опираются на здравый смысл. Поддержат ли военные запрет Церкви? Мне кажется, они нас будут ещё и отстаивать, поскольку война показала, насколько УПЦ на самом деле наша. И сколько наших капелланов ездят к военным на «ноль». Солдаты видят, кто с ними. Поэтому… Есть интернет, а есть реальная жизнь.
Даже в разговорах о войне мы должны больше говорить о любви и мире, и тогда победа будет ближе
Мы, священники УПЦ, — дети своего народа. Мне кажется, нас, украинцев, кто-то серьёзно пытается разделить, и дело явно не обходится без российских спецслужб. Да и военные сами говорят: «Батюшка, если мы будем вестись на эту политинформацию, мы проиграем». Как в Евангелии: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет (Мф. 12, 25).
Не время ссор. Если есть вопросы — потом разберёмся. И депутат, и военный, и обычный рабочий это понимают. И такое понимание — тоже средство диалога. Даже в разговорах о войне мы должны больше говорить о любви и мире, и тогда победа будет ближе.
Церковь имеет все инструменты, полный спектр всего, что нужно для объединения. Кому выгодно заглушать проповедь Христову и разжигать ненависть и войну?
— Как тогда выходит, что Церковь — за мир, наши военные-защитники — за мир, вообще все в Украине — за мир, только договориться между собой никак не получается?
— На это я вам вот что расскажу. Господь меня сподобил в 2010 году стать депутатом горсовета. Прихожане говорят: «Отец Георгий, а давайте вы баллотируетесь?!» И я пошёл.
Лично я отношусь к депутатству не как к политике, потому что депутат — это, в первую очередь, общественный деятель. Он должен наводить красоту и заботиться о развитии города. Опять же, я сам этого не планировал, но Господь дал — и пять лет я был депутатом-мажоритарщиком. За эти пять лет очень сблизился и с мэром, и с другими депутатами. А это и директора школ, и предприниматели, люди самых разных профессий. Такое знакомство дало свои плоды.
Не так давно среди депутатов нашлись люди, которые пытались запретить деятельность Украинской Православной Церкви у нас на Коростенщине. Но получилось хорошо: из-за того, что я продолжаю принимать активное участие в жизни города, меня пригласили на депутатскую комиссию.
Я пришёл, пообщался со всеми по-человечески, рассказал, чем занимается УПЦ в общем и Коростенская епархия в частности (а к тому времени мы уже подарили 4 автомобиля на армию, собрали несколько сотен тысяч гривен для военных, передали на фронт сколько-то продуктовых наборов, одежды). И все успокоились. Мы поняли друг друга, и даже инициаторы вопроса о запрещении нашей Церкви успокоились тоже.
У нас не было ни скандалов, ни захватов храмов. Все — здравомыслящие люди. Такое наше общение между собой — тот дар, который помогает разобраться со многими проблемами.
— Священникам нашей Церкви запрещают отпевать военных. Как с этим у вас в Коростене?
— У нас тоже была такая проблема, до недавнего времени. Причём тянулась она ещё с самого-самого начала войны, со времён АТО. Но уже начали сами родители погибших ребят говорить: «Нет, мы хотим своего священника». Люди видят, что одно дело — пригласить священника, исходя из политических мотивов, а другое — помолиться. Сейчас у нас всех военных отпевают только священники УПЦ.
К сожалению, похороны сейчас практически через день. Причём часто хоронят молодых хлопцев, по 20-22 года. Невыносимо видеть слёзы матерей, которых уже никто не может утешить. Но их немного согревает теплота молитвы.
Очень тяжело найти слова утешения для матери, которая стоит у гроба единственного сына. Иногда просто надо постоять рядом, помолчать, обнять. А слова излишни. Что бы я ни говорил, это не поможет, потому что ничто не восполнит её потери.
С начала Великого поста увеличилось количество наших убиенных военных. И я всё время думаю: что же происходит с матерью, когда заканчиваются похороны, люди расходятся, и она остаётся наедине со своим горем?
Я сейчас как раз думаю о том, как начать общаться с матерями, как принести им утешение. Пока не знаю, как это будет выглядеть, но такое служение очень нужно.
— Что вы говорите тем, у кого не хватает душевных сил на прощение?
— Если вы спрашиваете о прощении конкретно России — то это само собой, что сейчас почти невозможно это всё простить. Как можно простить, когда стоишь у гроба солдата? Когда в этом гробу — молодой парень, настолько молодой, что у него ещё даже любимой девушки не было, не говоря уж о семье? У него была впереди вся жизнь.
Меня самого не единожды посещала мысль, что с каждым таким гробом, с каждой каплей пролитой крови пропасть между нашими странами всё глубже и больше, и я уже не вижу никаких возможных точек соприкосновения. Убийство оправдать невозможно. И неготовность прощать сегодня естественна.
Печать войны останется на сердцах навсегда. Но как-то, даст Бог, мы доживём до победы, будет новый виток событий, и Господь, возможно, поможет нам с этим справиться.
— Как выдерживаете такое служение?
— Если бы не опыт служения в хосписе, я бы уже от уныния и тоски, наверное, запил. Не знаю, стоит ли об этом говорить. А вообще я по природе такой, что не могу сидеть дома. Даже в выходной буквально заставляю себя просто посидеть почитать. А так — постоянно кручусь, и это даёт огромный заряд.
Господь посылает столько людей, которые сегодня нуждаются в помощи! И будто какой-то моторчик внутренний постоянно толкает: там нужна помощь, и там, и там, вставай, иди, делай. Не стоит вопрос о том, чем занять свободное время.
А если не знаешь, кому помочь, то скажу вот что. В наших сердцах есть такие дары, такие слова… Просто часто они нереализованы. Можно попросить Бога показать того, кто прямо сейчас нуждается в вашей помощи. И вы сразу увидите, что рядом есть кому помогать. Всегда.
Фото: Facebook-страничка протоиерея Георгия Кузнецова
