1 марта 2022 года. Сообщение в моём мессенджере: «Я звонила сказать, что в Херсон зашли. Мэр просит сохранять спокойствие и благоразумие…» Тогда это казалось страшным сном. Надо только постараться проснуться, и он закончится.
Но уже два месяца он не только не заканчивается, но превратился в дурную бесконечность, поверить в которую всё равно не получается.
«С первых дней оккупации мы будто оказались отброшены на 30 лет назад…» — говорит моя собеседница Аня. Она не выехала из Херсона, потому что больше всего боялась переехать в другую страну: «Но другая страна сама переехала ко мне».
Как живёт оккупированный Херсон и как его жители воюют каждый на своём месте, читайте в первом тексте нашего нового независимого журналистского проекта «Давайте обсуждать».
Чернобаевку мы видим из окон
В целом мы нормально. Вот сейчас, например, тихо.
А в первые дни войны в минуты тишины я просто выходила на улицу, записывала коротенькие видео — десять, двадцать, тридцать секунд — и выкладывала в группы наших одноклассников, родственников: что мы живы, что у нас всё хорошо, что начинается весна.
Но это были редкие моменты (хотелось, чтобы они просто остановились). А в остальное время было тяжело. Чтобы вы понимали, Чернобаевку мы видим просто из окон.
С раннего утра 24 февраля у нас начались обстрелы. Довольно активные. И довольно громкие.
И жизнь стала как чёрно-белое фото. Серого практически нет. Есть или минуты спокойствия, когда ты пытаешься себе объяснить, что жизнь идёт нормальным своим чередом. Или твой мозг переключается на режим «Господи, помилуй». Например, когда громыхает где-то рядом.
Крещу ракету и молюсь
Когда мы уже знали, что подошли боевые корабли в Чёрном море, было такое, что я, к примеру, разговариваю по телефону с сестрой в Киеве и говорю ей: «Так, от нас полетела ракета». И мы уже знаем, что через 10-15 минут у них там включатся сирены воздушной тревоги.
Я смотрю на эту ракету в небе, крещу её и молюсь: «Господи, запрети». Потому что не знаю, куда она летит. Возможно, в дом, где живут мои мама и сестра. Возможно, туда, где живёт мой сын.
И это непередаваемо страшное переживание. Когда ты переходишь в единственный возможный для себя режим: Господи, помилуй.
Поверьте, даже воспоминания об этом, и тем более сами эти моменты — организм реагирует на них диким выбросом адреналина, всех стрессовых гормонов. Когда сжимаются все мышцы. После обстрелов мышцы пытаются как-то разжаться, и тогда у тебя болит всё тело. Болят связки, потому что два часа они были в диком напряжении.
Кошка, плед, гараж
Прошло время, и мы стали привыкать. Уже знали: ещё пятнадцать, ну двадцать минут, и перестанут стрелять, можно будет куда-то выйти. Хотя всё равно старались быть поближе к дому. Потому что бомбоубежищ нет — в силу того, что в городе повсюду грунтовые воды и подвалов нет ни у кого. Так что прятались в квартирах, соблюдая «правило двух стен».
Мне повезло бывать на Ближнем Востоке и писать об этом, поэтому некоторые правила поведения я, конечно, уже знала. Например, что нужно сесть в углу подальше от всех стёкол и открыть рот. Хоть то и была всё-таки очень лёгкая практика.
Когда взрывы слышны где-то далеко, ты более-менее спокойно себя чувствуешь. Но когда начинает бабахать где-то рядом или ты слышишь «прилёт» — земля подпрыгнула, тогда уже нужно бежать прятаться. Хватаешь кошку, плед и — в гараж.
Кошка привыкла и абсолютно спокойно к этому относилась. При любых обстрелах она поднимала голову и смотрела на меня: «Ты бежишь? Хватаешь меня, да?»
Кошка, плед, гараж — так и проводили время. А потом привыкли. Стали выходить в магазин, на рынок, в аптеки.
Чистый, красивый, убранный
Буквально с первых дней войны наши местные власти чётко организовали жизнь города… Прежде всего наш мэр — об этом, я думаю, знают все. Хочу сказать, что я просто потрясена тем, как смог этот человек и его команда привести людей в чувство. У нас работает всё: водопровод, электричество, канализация. Устраняются все засоры, прорывы, какие-то аварии.
В соседнем доме пропало электричество — буквально за полчаса приехала бригада, всё исправила. Причём в это время шли обстрелы за городом. Чтобы было понятно — хоть обстрел и за городом, но ты не знаешь, насколько в любой момент он передвинется в твою сторону.
Все службы работают, мусор вывозится. И буквально с первых недель мэр стал объявлять субботники. Люди выходили с огромным воодушевлением. Наш город и раньше был чистым, всегда меня радовал, но сейчас настолько всё чисто, всё цветёт… Когда расцвели деревья, это был праздник для всех. Стало намного легче всё переносить.
Город весь красивый, чистый, убранный.
Выходишь на рынок, а там — свежая зелень, яйца домашние. Первое время люди из пригородов привозили нам еду под обстрелами, на велосипедах… Ехали не столько для того, чтобы заработать, сколько чтобы накормить нас и поддержать. Мы их так благодарили! Этих женщин, бабушек, которые продираются через блокпосты, тащат молочку от своего хозяйства… Это что-то потрясающее! Такая забота дорогого стоит.
Отброшены на 30 лет назад
Сейчас вся жизнь города — это реальный отброс на 30 лет назад. Продаётся что попало где попало. Супермаркеты закрыты, всё закрыто.
У нас гривна, естественно. Никаких других валют нет, несмотря ни на какие слухи.
Но магазины… Там, где цветы продавались, сейчас продают молоко. Или муку. Такой диссонанс… Идёшь по улицам, где красивые витрины, кафе, магазины — дорогие, брендовые — и всё закрыто. А на ступеньках продают самые простые товары. И рядом — стихийный «шанхайчик» — рыночек, какие были в начале 90-х. Люди продают кто что может.
И ты идёшь и просто рыдаешь, потому что опять бабушки выносят столовые ложки, какие-то шкурки, воротнички. А ты не в состоянии им всем помочь. Сердце от этого рвётся в хлам.
Жуткий диссонанс. Дорогущие красивые детские площадки, которые у нас по всему городу, — и рядом вот эта нищета.
Выживаем как можем
Совсем недавно, буквально с первого числа [мая], у нас поставили машины с буквой Z и раздают какую-то еду. Возле них уже сейчас стоят люди — видно, что реально бедные. Не за подачкой пришли, а действительно нуждаются в еде.
Завоза чего-либо в город не было с самого начала, с 24 февраля. Немного досадно, что Украина даже не попыталась нам доставить какой-то гумконвой. Мы выживали как умели. Прорывались сюда через линию фронта частные автомобили, привозили памперсы, женские средства гигиены и самые-самые необходимые лекарства.
С 24 марта онкодиспансер объявил о невозможности обеспечить лечением своих больных в силу того, что закончились все лекарства. Не было и нет поставок инсулина, сердечных (например, противоаритмических), гормональных препаратов — то есть тех, от которых напрямую зависит жизнь людей.
Буквально через неделю-две мы в интернете начали делиться, что у кого есть. У меня было два баллончика сальбутамола [лекарство от астмы], и один я просто подарила человеку, который мне показал свой такой же затёртый баллончик и признался, что вынужден перейти на «тяжёлые» гормональные уколы, потому что уже просто не мог дышать.
Не понимаю, как вообще сейчас выживают люди. Мы с мужем пытаемся как-то выкручиваться (он тяжело болеет), а как будет дальше, я пока не знаю.
Кто кого боится
Периодически в городе пропадет связь. С вечера 30 апреля по утро 3 мая её отключили полностью. 1 мая мы пытались словить хоть какую-то телефонную антеннку и выехали к Вечному огню. Бегают маленькие детки, ходят мамы с колясками. И тут же стоят две большие машины с буквой Z и рядом три вооружённых высоких человека в касках и бронежилетах. На южном солнышке они парятся в этом всём.
На наших глазах к ним подошёл какой-то мужчина, довольно крупного телосложения, и спрашивает: «Эй, мужики, вы не знаете, почему связи нет?» Эти сначала набычились. Потом видят, что тот спокойно разговаривает, без агрессии, и отвечают: «Ну отключили». Мужчина продолжает: «А что слышно, когда включат?» — «Мы не знаем». А он дальше стоит, улыбается. Они помялись-помялись и говорят: «Ну, наверное, с 10-го [мая] включат».
Метрах в десяти от нас всё происходило. И женщина, сидящая рядом со мной на парапете, на это заметила: «Вот скажите, пожалуйста, кто кого боится?..»
У меня есть знакомые россияне, с которыми мы поддерживаем дружеские отношения много лет. У них абсолютно антивоенное настроение. Но когда я задала вопрос — что это значит, почему в Геническе люди, которые пришли в военной форме, первым делом сразу поставили памятник Ленину, — мне ответили, что это объясняют так: «Ленин создал Украину. И это же должно вас как-то поддержать, порадовать — что мы вам принесли такое напоминание…»
Я даже не нашлась, что ответить и как реагировать. И люди в Херсоне, которых я знаю, воспринимают примерно так же. Все хотят мира. Все хотят жить в Украине. Все хотят жить как прежде.
Как херсонцы встретили войну
Херсон вообще город не трусливый. Но всё равно я поражена, как здесь встретили войну.
Во-первых, люди настолько дружные! Настолько идут друг друга поддерживать. В интернете кто-то выкладывает: «У меня есть полпачки такого-то лекарства. Могу отдать». И делятся буквально всем.
А во-вторых, они ничего не боятся. Когда были первые митинги, на них шли буквально все. Все! Хотя у нас же тоже отключали связь, чтобы жители не могли друг другу сказать и не могли собраться.
И все настолько искренни! Раньше мы подсмеивались друг над другом: «Ты на украинском разговариваешь, ты откуда приехал?» А ему отвечали: «А ты на русском разговариваешь, ты-то откуда приехал?» Могли вот так подкалывать. Но сейчас этот вопрос ушёл в небытие. Все разговаривают, не обращая внимания, кто на каком языке.
Даже не знаю, что сказать тем, кто считает нас, оставшихся на оккупированной территории, предателями, коллаборантами (модное словечко появилось!) или кем-то ещё. Не хочу напоминать о том, что не у всех есть возможность выехать. И те, кому это удалось, выезжали на свои страх и риск, под обстрелами, через линию фронта, часто по осколкам и воронкам, мимо тел и разорванных машин. Без сопровождения или конвоя. А те, кто остался, — они дома, понимаете? Оставить город врагу на разграбление? Не дождутся!
Херсонцы достойны уважения за их стойкость и силу духа. За пример настоящего гражданского сопротивления.
Ехать нам некуда
Мы с мужем даже не пытались куда-то выехать. Мои родственники живут в Иванкове, Гостомеле. С самого начала с ними не было никакой связи. И мы полтора месяца простояли на коленях — молились за них. Когда появилась связь, просто прыгали до потолка, радовались, плакали. Но понятно было, что ехать нам просто некуда.
Уезжать в другую страну или на какие-то территории, где мы сами прожить не сможем, а придётся сесть кому-то на шею, — и мысли такой не допускали.
Помощь от государства — 6500 гривен — мы не получили. Хотя налоги у нас все залачены. Заявку от нас приняли, но деньги не заплатили. Рассчитывать на что-то ещё мы тоже не можем. У родственников в Гостомеле полностью сгорел дом, машина — они тоже не смогли получить какую-либо помощь.
Мы поняли, что жить нам будет попросту не на что. И решили остаться дома, где есть хотя бы свет, вода и какой-никакой запас продуктов.
Моя война — молитва
Мы свято верим, что Херсон — це Україна. Я сейчас могу выйти на улицу и спросить у первого встречного: «В какой стране вы хотите жить?». Я вам даю гарантию, что даже те люди, которые стоят возле машины с буквой Z и берут помощь, всё равно скажут: «В Украине».
Что помогает нам выживать?
Я — воюю. Буквально воюю.
Не знаю, есть ли опыт молитвы у тех, кто, возможно, услышит или прочитает мои слова, но моя молитва и есть война. Когда устаёшь так, что не можешь разговаривать, не можешь дышать. Это — война. Понимаете?
В мирной жизни когда-то у нас трагически погиб близкий друг. И мы с мужем стали молиться за упокой его души — нас благословил священник. Так вот все 40 дней это был просто ад. Происходили такие духовные нападения…
Человек, который имеет такой опыт в мирной жизни и который действительно молится за мир и вкладывает в эту молитву всего себя, меня поймёт.
Это война каждого из нас
Я всю жизнь всем своим близким и знакомым желала мира. Многие не понимали, смеялись. Но есть такое выражение: «Хочешь узнать, что с тобой будет завтра, читай Ветхий Завет. Хочешь знать, как жить сегодня, читай Новый Завет».
Я читаю Ветхий Завет и понимаю, что определённые действия сейчас приводят к абсолютно конкретным последствиям в будущем.
Война 24 февраля застала нас на кладбище, возле могил родителей мужа — как раз в день памяти его мамы. И когда над нами полетели вертолёты с красными звёздами, это было страшно до умопомрачения.
Сразу поехали домой, я всю дорогу молилась. Дома открыла Ветхий Завет — для утешения, чтобы хоть что-нибудь прочитать и себя успокоить. И прочитав, поняла: война не закончится быстро.
Это — наша война, прежде всего духовная. Война каждого из нас. И мы должны сопротивляться. Каждый бороться с этой войной внутри себя.
Когда я увидела в соцсетях первые фото погибших российских солдат, то просто не могла поверить, что у меня — человека, как мне казалось, доброго, миролюбивого — появилось злорадство. Я просто рыдала от бессилия, от того, что не могла себя в этом чувстве остановить.
Умом понимала, что это тоже чей-то ребёнок. Но я была счастлива, что он мёртв. И мне было безумно стыдно.
Тогда и поняла, что это война, в которой я в первую очередь должна победить себя.
Если каждый из нас сделает этот выбор и попытается, как может, выровнять состояние внутри себя, вокруг себя, если мы сможем это сделать, мы победим. Я не знаю, какая будет страна, какие будут люди вокруг, но это будет победа каждого из нас.
Наши священники — это духовная артиллерия
Я очень люблю путешествовать, изучать другие страны. Но всегда понимала, что тепло и солнце нужно искать внутри себя. Если ты их находишь, то это счастье. Как сказал преподобный Паисий Святогорец, счастлив тот, кто находит благоприятные условия для жизни, но вдвойне счастлив тот, кто умеет этому радоваться.
То, что мы сейчас делаем, я называю это «подавать патроны». Молитвенники, настоящие, это наши священники. То, что им приходится выдерживать, это действительно духовная артиллерия. А мы им подаём патроны. Должны их по-всякому поддерживать — и морально, и, по возможности, физически: подвезти, ещё как-то помочь.
Это то, что с первых дней войны отозвалось во мне чувством «ты отсюда не уедешь никуда». Было страшно. Безумно страшно — когда на Пасху совершается Литургия (у нас отменили комендантский час на пасхальную ночь), а у тебя земля ходуном ходит под ногами. Такие обстрелы. Но утешало, что я в церкви. Мы все молимся. И никуда отсюда не уйдём.
Приход «Последний путь»
У нас очень светлый приход. Маленький. По праздникам нет служб, потому что батюшка уходит в собор. Во время войны Литургия только по субботам — именно по причине нехватки священников в соборе.
Но, представьте, приходят на службу 25 человек, например. Из них 23, 24, а то и все 25 причащаются.
Мы иногда смеёмся, что у нас приход «Последний путь»: так много бабушек и дедушек. Многих мы уже похоронили и молимся о них. Есть и молодёжь, конечно, но во время войны её гораздо меньше.
Наша община для всех нас — неиссякаемый источник благодати Божией. Все эти люди… Стараешься их по возможности поддержать: заметить, в чём они нуждаются, помочь. Просто улыбнуться, спросить, как дела. И это то, что реально даёт силы жить.
И в соборе нашем так же. Сегодня была Литургия, панихида — радость абсолютно пасхальная.
Слава Богу за всё
Единственный раз за всю войну меня «накрыло» — когда полностью отключили связь. Меня аж подбросило тогда: «Господи! Доколе?!!» Со мной такое, к сожалению, периодически случается, я не умею быть совершенно смиренной.
Но я, и правда, очень переживала: маме моей 88-й год, она многое в жизни перенесла. Сын — студент. Я испугалась, что они будут за нас переживать.
Даже когда бомбили, мы держались. Да, страшно, но ты молишься: «Господи, прости, пожалуйста… Всё могло быть по-другому, но уже как есть». Слава Богу за всё.
А вот отсутствие связи совершенно подкосило. Было ощущение, что нас уже отрезали совсем. Что мы потеряли связь с миром, со своей страной, с близкими. Как будто утрачено то, что тебя очень сильно держит.
Другая страна переехала ко мне
Я всегда говорила, что не смогу жить в другой стране. Что никогда не уеду.
Так получилось, что другая страна переехала ко мне.
И я вижу в этом Божий Промысл.
Я не готова его полностью принять. Но ропота нет. А что точно есть — так это большая надежда, что всё-таки моя страна вернётся.
Я видела, как светлые, добрые люди, которых я очень люблю и всегда старалась равняться на их светлые души и их поступки, начинали ненавидеть. И меня это сильно ранило.
Поэтому очень хочу всем сказать, всех попросить — держитесь! В любви и мире. Это всё-таки война каждого из нас, понимаете?
P.S. После нашего разговора от Ани пришло ещё одно сообщение в мессенджер
«Я забыла сказать о важном — о мотивации. Как находить в себе силы.
Первое: Священное Писание 365 раз говорит нам “радуйтесь!ˮ. То есть каждый день — радуйтесь! Надо всегда радоваться тому, что имеешь. Находить то, что в этой ситуации является на самом деле смыслом. К примеру, мой сын, когда был ребёнком, сказал по поводу дождя: “Ура, вода с неба бесплатно!ˮ Ведь дождь идёт не для того, чтобы испортить нам прогулку! А чтобы полить растения.
Я в карантин получала колоссальное удовольствие от рукоделия и чтения. Во время войны я научилась радоваться тому, что у меня есть Священное Писание и возможность его читать, молитва, храм. А со временем научилась радоваться тишине, солнцу, первым листикам, цветам, птицам, пчёлам, каждому человеку, которого встречала или с которым разговаривала, переписывалась…
Это как с теорией маленьких шагов — ты, главное, стань на этот путь, не бойся. И всё получится.
Степень нашего доверия Богу не всегда бывает понятна нам самим. Враг от нас добивается уныния, а это самый прямой путь в пропасть погибели. Маленькими шагами выбираемся подальше от этого опасного края и стараемся уводить других.
И второе. Я не помню сейчас, в книге какого пророка сказано, что дождь идёт на праведных и грешных одинаково… Всех нас любит Господь. От нас зависит, принимаем ли мы эту любовь, готовы ли жить в ней. Готовы ли принять от Господа всё — как растения принимают дождь. Или будем убегать и огорчаться, роптать, унывать.
Поэтому слава Богу за всё!»
