Приморский Мариуполь одним из первых принял на себя удар полномасштабной войны. Удар был сокрушительным, и судьба 400-тысячного города стала одной из самых трагических вех с начала российского вторжения.
За 2,5 месяца боёв город был фактически стёрт* с лица земли; жизни тысяч его жителей навсегда прерваны или искорёжены. А оборона «Азовстали» стала символом украинской незламності.
С мая 2022 года Мариуполь оккупирован, и российская пропаганда уверяет, что сегодня город расцветает заново. Это не так. Строители из РФ, массово приехавшие «восстанавливать», строят на крови (преимущественно чтобы давать ипотеки россиянам).
* * *
Мои близкие оставались в Мариуполе во время блокады и боёв за город. Связь с ними прервалась почти сразу, и пока родным не удалось эвакуироваться, оставалось молиться за них.
Господь сберёг всех мариупольчан, которые мне дороги. Одна из них — Лена. Мы учились в одной школе, жили в соседних дворах, виделись, когда я приезжала в Мариуполь. Когда она рассказывала, как ей удалось выжить в осаждённом городе, я попросила разрешения записать эту историю (по уважительным причинам мы не можем назвать фамилию моей подруги и показать её фото).
Мы публикуем рассказ Лены накануне годовщины начала полномаштабной войны, с болью — и нежностью к городу и его людям.
Предисловие. Как хорошо, что перед войной мы собрались все вместе
В последние несколько лет мы жили с дочерью вдвоём в квартире, которая досталась от родителей. Но начало войны мы встречали и с дочкой, и с моими мамой и братом.
Я потом уже размышляла: очень хорошо, что так сложилось. Вместе проще. А ещё потом выяснилось, что на Черёмушках, где мама раньше жила, вообще треш творился; забрать их с братом оттуда было бы очень сложно. По городу вообще страшно было перемещаться. Сестра Маша нас чудом вывезла из нашего района.
В общем, хорошо, что мы все оказались рядом, и когда стало совсем плохо, вместе выехали из Мариуполя.
24 февраля 2022 года. До последнего не верилось
Для меня полномасштабная война стала неожиданностью, несмотря на предыдущие восемь лет. Про так называемые Л/ДНР я думала, что это просто сходка бандитов, и удивлялась, почему за восемь лет так и не сумели с ними разобраться.
В общем, я совсем не ждала войны. 24 февраля проснулась примерно в половине шестого утра, стала собираться на работу. Слышу, Митя (брат) не спит, за компьютером сидит. Я сходила в душ, пришла на кухню… И тут выходит Митя:
— Ты куда? С ума сошла? Вообще-то война началась.
— Ты прикалываешься?
И собираюсь себе дальше. От директора указаний никаких не поступало, я не могу просто взять и не поехать. А добираться мне на левый берег (левый берег Мариуполя ближе всего к границе с Россией; именно в расположенных там районах первыми начались боевые действия. — Прим. ред.).
Как только наш автобус выехал на постмост (мост, разделяющий правый и левый берега города. — Прим. ред.), произошло два взрыва. Автобус задрожал, и было непонятно, что и где происходит. Но вплоть до 4 марта я и подумать не могла, что будет настолько плохо. Казалось, россияне максимум обстреляют наши военные базы — и всё. И никак не могла предположить, что мне ещё предстоит наблюдать, как снаряд прилетит в соседнюю квартиру.
В общем, в тот день директор сказал собрать всех на совещание и сообщил, что работаем в штатном режиме. Я у него потом лично попыталась уточнить, что происходит. А он ответил, что, конечно, не хочется нагнетать, но ситуация в целом не радужная.
Тем временем брат из дому начинает меня буквально атаковать сообщениями: «Лена, срочно вали с работы; тут в новостях сказали, что русские будут в первую очередь бомбить предприятия». Но я его и тогда не послушала. Спокойно пошла в соседний корпус — по работе мне как раз туда было нужно.
Выхожу на улицу и вижу, как буквально тьма людей покидает территорию, к банкомату очередь. В соседнем корпусе никого нет, тишина и пустота. Только в канцелярии сотрудница собирает вещи. «Лена, — говорит, — ты что тут делаешь?!» Оказалось, наша общая начальница сделала рассылку, где было сказано в срочном порядке покинуть территорию.
Мой директор обо всём этом не знал. Тем временем пошли слухи, что с транспортом сложно и может не получиться попасть домой на автобусе. Директор сказал, что меня отвезёт домой его водитель.
Помню, как была шокирована уже перед самым выходом. Идёт начальник соседнего отдела, видит меня и говорит:
— Ну всё, Лена, давай прощаться. Надеюсь, ещё как-нибудь свидимся.
— Владимир Николаевич, вы что? Завтра рабочий день.
— Лен, не хочется такого говорить, но вряд ли мы завтра встретимся.
— Что-то вы всё слишком близко к сердцу воспринимаете…
До последнего не верила, что началось что-то серьёзное.
По четвергам у меня были тренировки в спортзале, и я нервничала, что тренировка отменилась. Уходя с предприятия, даже не забрала личные вещи. Так они там и остались.
Я и правда ещё думала вернуться на следующий день. Но больше туда не попала.
Граница зимы и весны. «Грады»
У нас не было никаких запасов еды. 26 февраля последний раз сходили в магазин, я купила большую буханку хлеба, муку и ещё что-то по мелочи. Тогда ещё можно было даже расплатиться картой. Дома оставались какие-то крупы, и это, в общем-то, всё.
Воду в магазинах уже не продавали, и нас спасло то, что на балконе мы хранили много баклажек с технической водой, на всякий случай. Ещё была тара для питьевой воды, но мы так и не смогли её нигде набрать, когда водопровод перестал работать. Мы с братом обходили район, но работающих пунктов продажи или раздачи питьевой воды не нашли.
Свет, вода и отопление пропали у нас в доме 2 марта. Газ исчез чуть позже — 6-го.
Мы с Митей постоянно сидели и смотрели в окна на кухне. У меня в спальне лоджия застеклена пластиковыми стеклопакетами, внутри оконный блок деревянный, и эти деревянные рамы постоянно дрожали от взрывов.
Возле подъездов начали появляться военные. Поначалу они просто приходили, я не знала, кто это и зачем они здесь. Было видно, как со стороны микрорайона 17 в сторону посёлка Моряков выходят «грады». Я пыталась снять это на телефон, немного тряслись руки.
3 марта горел «Эпицентр». Как с утра в него попали, так он целый день и горел. Когда пламя дошло до отдела пиротехники, стали взрываться салюты. Я говорю: «Митя, какой ужас! Представь, такой большой магазин, это же сколько денег владельцы потеряли, сколько людей теперь останется без работы!» Тогда нас ещё заботили и казались страшными такие вещи.
4 марта. Прилёт
В ночь с 3 на 4 марта мы с дочкой из нашей комнаты переместились спать в зал. Решили спать все в одной комнате, чтобы рядом находиться. Да и дрожащие окна в моей спальне не давали покоя.
Я спала спиной к окну. Проснулась в шесть утра от первого взрыва — сосед потом рассказал, что он видел этот снаряд, потому что как раз пил кофе возле окна, а снаряд пролетел мимо.
Митя стоит над мамой будит её: «Мам, вставай, вставай». Я разворачиваюсь к окну, и буквально на моих глазах другой снаряд влетает в дом (наш дом стоит «книжкой», и влетело соседнюю секцию, перпендикулярно к нам, так что было видно). Стёкла как посыпались!
Митю взрывной волной выбросило из зала в коридор. Мама подскочила и в присогнутом состоянии тоже побежала в коридор. Дочь продолжала лежать, я подумала, что она просто не услышала взрыва и крепко спит. Убираю волосы с её лица, а Аня лежит и плачет, вжалась в подушку. И я максимально спокойно сказала, что сейчас надо выйти в коридор.
В подвал мы спускаться не стали. Я попробовала один раз, но как только переступила порог, у меня началась клаустрофобия, я не могла дышать. А ещё боялась, что если что-то обрушится, то мы в том подвале и останемся. Позже, когда мы узнали, что происходило в городе, и правда, стало понятно, что подвал бы не сильно спас.
Предложила своим спуститься на этажи пониже, наверху не хотелось оставаться. Помню, как выхожу на лестничную площадку, и как раз выскакивает беременная соседка:
— Лена, вы живы?!
— Да-да, все целы.
— Второму подъезду… (конец)!!!
Мы вместе с другими соседями спустились на шестой этаж и так просидели на лестничной клетке с начала седьмого до трёх часов дня. Когда хотелось в туалет, приходилось подниматься домой, но было так страшно, что доходило до тошноты.
А мы в этот день договорились скооперироваться с маминым другом, дядей Вовой, который жил по соседству, чтобы поискать где-то воду и еду (хотя потом оказалось, что это всё найти было уже невозможно). Дядя Вова должен был прийти в 8 утра, а его нет и нет. Наконец он смог к нам добраться к середине дня, хотя от его дома к нам не больше 500 метров. Мы собрали всех наших котов, какие-то вещи и решили, что будем перебираться к нему.
Я взяла только документы и сменное бельё себе и дочке, ничего из одежды не брали. Захватили ещё остатки продуктов, крупы на дне пакетиков… Забрали воду. Помню, что идти было очень тяжело физически. Продолжались обстрелы, вокруг сгоревшие автомобили и пострадавшие дома, и казалось, что поход до пятиэтажки дяди Вовы продолжается очень долго.
5 и 6 марта. Оля
Мы хотели вернуться, чтобы забрать нашу подругу Олю, которая жила в соседнем подъезде. Я очень переживала, как она там, и не могла найти себе места.
5 марта пришли в наш дом и поднялись с Митей к нам за водой. Хотели уже идти за Олей, как видим из окна, что во двор заезжает БТР, причём не понятно чей. У меня паника: мало ли что, возьмут сейчас и расстреляют нас двоих… Всякие варианты лезли в голову.
БТР стал чуть сбоку от нашего подъезда, а у нас времени ждать больше не было: и темнеет, и связи нет, мама там с ума сойдёт. Так что начали потихоньку спускаться. Смотрим — идёт мужичок в гражданском, причём спокойным шагом. Мы решили, раз он нормально прошёл, то и мы можем выходить.
«Только, — говорю, — с Олей потом разберёмся. А сейчас надо идти, и не оборачивайся, Митя, пожалуйста, только не оборачивайся». Мне казалось, это как в детстве: раз я вас не вижу, то и вы меня не видите. Мы вышли и пошли своей дорогой, в руках баклажки воды (пить ту воду нельзя, но можно использовать для туалета; для этих же целей собирали дождевую и талую воду. Даже из луж набирали).
Когда дошли домой, у меня от пота было мокрым даже нижнее бельё. Я не знала, что на адреналине можно так вспотеть. От страха по спине буквально текло, хотя на улице минусовая температура, а шли мы всего минуты три.
Спали в коридоре — наверное, многие знают эти крошечные коридорчики в пятиэтажках-хрущёвках. Так и лежали там впятером, чтобы, не дай Бог, не случилось ночью ничего во время обстрелов. И когда дядя Вова вытягивал ноги, и они попадали на одну линию с окном, я просила: «Дядя Вова, пожалуйста, спрячьте ноги — мало ли, осколки или снаряд залетит…» Мне казалось, такая логика спасёт.
6 марта, на следующий день, снова решили попробовать забрать Олю, но обстрелы не прекращались. У меня было несколько тысяч гривен наличными, и я пошла искать каких-нибудь бесстрашных мужиков, кто сможет сходить за Олей. Нашла в телефоне её фотографию, чтобы знали, кого искать, а ещё написала записку: «Оля, это пишу тебе я, Лена, я послала за тобой этого мужчину, собирайся». Но пока искала кого-то, уже стемнело, время шло к комендантскому часу, плюс начался очередной обстрел. В тот день за Олей опять никто не пошёл.
Мы смогли забрать её только на следующий день.
7 марта. Переезд
Наша сестра Маша с мужем и детьми жила в центре города. Рядом с их домом стоит большой храм, который видно почти отовсюду в городе, если смотреть с высокой точки.
Каждый раз, когда мы попадали в наш дом, смотрели из окон в сторону центра, не пылает ли возле Машиной церкви. Я думала так: раз не дымит — значит, в их районе всё хорошо.
6 марта у нас пропал газ, и мы впервые собирались готовить еду во дворе на костре. А ещё мы с братом решили сбегать в центр, узнать, что там с Машей (расстояние между домами Лены и Маши — примерно три километра. — Прим. ред.). Но мама от этой идеи пришла в ужас и попросила нас никуда не ходить.
7 марта приготовили первый завтрак на костре и вернулись в квартиру. Вдруг слышим, кто-то очень сильно стучит в соседние квартиры. Постучали и в нашу. Открываем — а там стоит Славик, Машин муж. Говорит: «Собирайтесь, быстро».
Горелая 9-этажка — собственно, их дом.
Маша потом рассказала, что сначала они приехали на своей машине по нашему адресу, увидели, что расфигачен дом, и очень испугались. Маша говорит, что пока бежала к нам на девятый этаж, то молилась, чтобы все просто были живы-здоровы. Слава Богу, встретила по пути соседей, а те ей сообщили, в какой дом мы ушли. Соседи сказали только номер дома, и Маша с мужем потом бегали стучались в каждую квартиру, искали нас.
Мы уехали на двух машинах: Славика и дяди Вовы. Когда ехали к Маше в центр и переезжали улицу Лавицкого, я испытала настоящий шок. Казалось, это у нас разрушения огромные, а тут вижу — в доме нет стены, видно квартиру, холодильник валяется…
Тогда ещё казалось, что это ужас, но с каждым днём мои границы понятия «ужас» расширялись и расширялись.
9-15 марта. Выжить
У Маши было относительно нормально до 9 марта. Потом рядышком упал снаряд, и у нас выбило все окна. А на улице холодрыга.
В какой-то момент я почувствовала, что очень болят уши, но сперва не могла сообразить почему. А потом дошло, что это передавила шапка. Но шапку невозможно было снять даже на ночь — моментально становилось холодно.
Ночью я с головой укрывалась одеялом, так же укрывала дочку. Одеяло падало ей на лицо, приходилось держать его рукой и так спать, упираясь руками в стену.
Мама ещё в самом начале всем нам от руки написала на листочках Псалом 90, сказала: «Носите с собой всегда, держите в руках». Мы так и делали. Дочке я тоже сказала хранить этот листочек, хотя никаких бесед о Боге мы с ней на тот момент ещё не вели. И когда мы проснулись от того, что у Маши в квартире повыбивало окна, Аня начала плакать: «Мамочка, это всё из-за меня».
Оказалось, она потеряла свою молитвочку и решила, что всё из-за этого. Я удивилась тому, каким образом она сумела построить такую вот логическую цепочку. Успокоила дочь, конечно, что она здесь вообще ни при чём.
С едой было относительно нормально, воду набирали в колодце в соседнем дворе. Сразу же после нашего приезда, помню, ещё бегали на оптовый рынок — туда привозили овощи (супермаркеты и большинство продуктовых магазинчиков закрылись ещё в конце февраля. — Прим. ред.). Помню, купила маленький пакетик картошки за 250 гривен. Ребятам удалось найти ящик яблок, ещё какие-то овощи по мелочи. Помню, как вокруг всё взрывается, а мы тащим эти яблоки.
Потом в оптовый рынок прилетело. Там погибли люди.
Чуть позже маленькими перебежками мы смотались на другой рыночек — прошли слухи, что там тоже могут быть продукты. От подъезда к подъезду, пригибаясь к земле, когда над нам пролетали военные самолёты, мы туда добрались. Удалось купить сливочного масла, и я радовалась, что теперь можно сытно поесть, и будет что добавить в кашу, приготовленную на костре.
9 марта на девятом этаже нашего дома поймали мобильную связь, я сразу же написала друзьям и близким из других городов, что мы живы.
Потом соседи стали узнавать информацию, что можно как-то выехать. Но Славик искал способ забрать своих родственников из другого района — говорили, что в тех краях ужас что творится. Брат переживал за свою девушку, которая жила в Ильичёвском районе (она выжила, сейчас с нами), я — за бывшего мужа, отца Ани. В общем, мы не уезжали, а 16 марта «бахнули» по Драмтеатру.
16 марта. Драмтеатр
Это был предпоследний день нашего пребывания в Мариуполе. С утра собрались к драмтеатру за водой — водоканал каждый день умудрялся привозить туда две бочки воды: техническую и питьевую (спасибо тому, кто это организовал). Уже собираемся выходить, а соседи: «Вы куда? Драм взорвали».
Мы сначала даже не поверили, это звучало совсем по-невозможному. Я решила, что у соседей, что называется, от страха глаза велики. Тем более что громкого взрыва мы почему-то не слышали.
Пошли проверить — и действительно… Картина была жуткая.
Близко не подходили. Но вот что цепляло: холодрыга, ветер, и люди, которые ушли из своего дома, чтобы спрятаться в драмтеатре, теперь потеряли и это убежище. Они в отчаянии спрашивали у людей в военной форме: «Ребята, что нам делать?»
Какой-то ребёнок стоит плачет, цепляется за маму… Это было страшно. Не знаешь, чем помочь людям, которые остались просто на улице, и теперь им совсем негде находиться.
17 марта. Последний день дома
На тот момент из города выехала большая часть наших соседей из тех, кто помоложе. Мы пока оставались. Спали в тамбуре. Утром я проснулась от голосов на лестничной клетке, разговаривали двое мужчин:
— И как мы будем их искать?
— Ну, как. Стучать, кричать.
И они начинают тарабанить в нашу дверь. Я им: «Эй, успокойтесь, стёкла звенят». Открываю, а там… бывший муж и его брат. Я так удивилась! Да и у него явно отлегло, когда он понял, что мы с дочерью тут, что с нами всё в порядке.
Они приехали на велосипедах, по дороге их обстреливали снайперы, они по земле ползли с этими великами. Хорошо, что додумались заехать к Маше, и мы встретились. Немного посидели, и они поехали назад.
И тут внезапно нарисовался наш с Машей и Митей папа. Говорю ему: «Как ты вообще дошёл оттуда?» Папа рассказал, что в его район уже зашли военные так называемой ДНР. Но его пропустили — просто проверили документы. С папой мы тоже немного поговорили, посидели, и он тоже ушёл.
А тут смотрим: соседи бегают, ахают — рядом рухнул целый подъезд. Это была девятиэтажка через один дом от нашего. Вместо подъезда дыра, всё обрушилось этажа с девятого по четвертый. Мы оторопели, конечно.
В то утро костёр, на котором мы готовили, очень неплохо разгорелся. Я решила, что, пока есть такая возможность, нужно срочно сделать оладушки, чтобы была более-менее сытная еда. Забегаю домой, говорю: «Мам, давай быстро меси тесто». Но почти сразу забежали остальные, кто был на улице: Славик, Маша… Говорят, отмена по оладикам — рядом с нами как-то особенно много стреляют.
А я видела, что по ближайшей улице едет танк, и ещё подумала тогда, что сейчас что-то начнётся. Вокруг звуки (мы называли их «бластеры») — так мины летят. Это очень стрёмно на самом деле, потому что если слышишь свист, значит, это совсем рядом. Осколками от таких мин в Мариуполе убило очень много людей.
И тут в наш двор прилетает небольшой снаряд, понимается пылевое облако, а потом ещё и ещё — и понеслось!
Когда мы готовили еду на улице и приходилось прятаться от обстрелов, то забегали за дверь в подъезде. Но теперь эту дверь просто вынесло. Мы спрятались у себя в тамбуре на втором этаже. Моя дочка орала не переставая все эти полтора часа, пока длилась дуэль между двумя танками.
В какой-то момент стало пахнуть бетоном, всё очень сильно дрожало, и мы поняли, что идут попадания непосредственно в наш дом. Было очень-очень страшно. Трещат стены, а ты прислушиваешься — нас сейчас тут засыплет или нет? И мысли такие: а может, проще выйти на улицу, чтобы сразу разорвало снарядами, чем умирать тут медленно под завалами?
Во дворе стояли машины — Славика и дяди Вовы. И я всё думала: а что если они сейчас взорвутся, как мы тогда выберемся? И тут снова взрыв, и Славик говорит: «Всё, надо валить отсюда».
Я обрадовалась, что всё наконец-то закончится. Но непонятно, целы ли машины. Оказалось, что в дяди Вовиной сел аккумулятор и надо было подкуриваться — я не знаю даже, когда он успел это сделать, потому что в обстрелах не было и пятиминутной передышки. Каким-то чудом он всё-таки подзарядил машину и подогнал её к подъезду.
Машины побило, конечно, но они были на ходу. Понятное дело, стёкла повылетали, но мы так спешили уехать, что садились прямо на осколки. Со второй или третьей попытки удалось загрузиться в машины дяди Вовы и Славика.
Когда уезжали, нас все соседи перекрестили в дорогу: «Давайте, ребята, удачи». А мне хотелось всех их сгрести в охапку и увезти. Я чувствовала огромную вину за то, что мы уезжаем, а они остаются. Казалось, мы их там бросаем.
Жутко было. Едем, смотрю налево — дом сразу за нашим горит, пылает просто, весь окутан пламенем с первого этажа по девятый. Справа тоже девятиэтажка горит. Просто какой-то апокалипсис.
Выбирались через дворы, окольными путями мимо вокзала, вдоль моря, потому что ехать через центр было опасно, обстрелы не прекращались.
Добрались в соседний приморский посёлок, в летний дом друзей. Первым делом поставили на зарядку телефоны, стали со всеми выходить на связь, сообщать, что мы живы. По дороге увидели мужчину, который нёс хлеб. И в один голос как закричим: «Ребята, тут есть хлеб!!!»
На следующий день съездили в соседний посёлок, купили хлеб — буханок десять, чтобы на всех хватило. Одну съели сразу, чуть позже ещё одну…
От автора. Мы ещё долго говорили с Леной — о том, как они оставались в посёлке чинить фактически разбитые автомобили, как искали способы вывезти детей в безопасное место.
Именно Лена с сестрой потом вернулись в Мариуполь — чтобы привезти медикаменты моим родителям и помочь им выехать из города.
Мои папа и мама, как и семья Лены, чудом Божиим остались целы. Их пример — буквальная иллюстрация строчек из Псалма 90: «Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится». В результате боевых действий двор родительской хрущёвки превратился в минное поле, а сам дом чудом остался единственным во всём микрорайоне зданием, которое не горело. Все окружающие дома до такой степени разрушены, что их снесли.
Не уверена, что мои родители, как мама Лены, читали во время обстрелов Псалом 90. Но знаю, что некоторое время они укрывались в коридоре под иконой преподобного Ионы Киевского, пока ситуация не заставила их провести в подвале почти 4 недели кряду.
Лена с родными устроились в Германии, учат язык, понемногу работают и очень скучают по дому: «Славик и Маша много где жили в силу их работы, в том числе в других странах. И где бы Славик ни был, он всегда говорил, что его тянет в Мариуполь, потому что нет города лучше».
Я понимаю Славика. Мы с Леной благодарим Бога за то, что наши близкие выжили в этой бойне.
* Поскольку с мая 2022 года Мариуполь оккупирован РФ, точное количество жертв оценить невозможно, как и достоверно измерить масштаб разрушений. По оценкам мариупольского мэра Вадима Бойченко, разрушено 80% жилого фонда. Среди снесённых жилых домов — девятиэтажка, где жила Лена. По разным данным, в Мариуполе погибло от 11 до 87 тысяч человек.
Фото: Facebook-страница «Маріуполь – туристичне місто»
