Город Марганец находится в считанных километрах от Запорожской АЭС и регулярно обстреливается российскими войсками. С начала войны протоиерей Вячеслав Ермохин, настоятель местного Свято-Троицкого храма, каждый день служит мобелен о мире в Украине. А ещё — учится жить в условиях, для жизни почти не пригодных.
Свист снаряда. Взрыв. Молитва. Надежда. Цикл повторить. И так много месяцев подряд.
Как и за что держаться в этом всём — наш сегодняшний разговор.
А вдруг Господь сохранит наш храм?
— Отец Вячеслав, и про ваш регион, и про нашу с вами Церковь в новостях пишут страшные вещи. Как вы всё это выдерживаете?
— В начале войны, конечно, страшно было. Первые ракеты мы увидели 24 февраля: и как они летят, и как взрываются. Был шок. Тогда многие не знали, что делать, и поехали куда глаза глядят: чем дальше, тем лучше. Но так тогда во всей Украине было.
Мы живём и служим в селе Городище, это район Марганца. От нас до Запорожской атомной станции рукой подать — буквально через водохранилище, 4-5 километров. Мы её видим отсюда без бинокля. Так что первое время ждали, что нас или взрывной волной накроет, или радиацией… И храм наш стоит на видном месте, всё думалось: может, и по храму ударят. В него можно попасть, даже особо не прицеливаясь.
Но среди общей паники было понятно, что нужно молиться — в том числе для того, чтобы сохранить мир в душе, хоть немножко адекватно смотреть на то, что творится вокруг. Поэтому мы совершали регулярные богослужения, молебны. Через месяц, когда уже отошли от шока и немного привыкли к обстановке, мы с 15-летним сыном вернулись к работам по храму.
Пока трудишься, вроде бы не так страшно. Я только сына предупредил — а бабахает-то у нас хорошо! — чтобы он, в случае чего, просто падал на землю. Говорю ему: «Падай куда угодно, хоть под бордюр, хоть в канаву, просто падай и всё». Вокруг «отстрелялось» — и мы дальше работаем.
— Простите за бестактность, но какими работами по храму можно заниматься в этих условиях?
— Просто обычные задачи по территории решаем, текущие. Народ-то разъехался, так что мы сами и косим, и дрова рубим, и убираем, что-то где-то бетонируем даже.
Хотя у нас то в один храм прилетит, то в другой. В одном побило окна, в другом снаряд лёг неподалёку от алтарной части, повредило внешнюю обшивку здания, а осколки залетели в помещение. Один из них попал в Евангелие (разворотило чеканку), а ещё зацепило иконостас — но всё остальное, слава Богу, уцелело.
В третий храм прилетело совсем недавно, на великомученика Димитрия Солунского, как раз на престольный праздник. Этот храм стоит на высоком берегу водохранилища, оттуда прекрасно видно дома в Энергодаре. Мы там тогда отслужили, а во второй половине дня, когда все разъехались, в том районе были прилёты. И в церковь тоже попало: в ту часть, где трапезная и подсобные помещения. А к нам в храм пока не долетало.
Когда мы строим храмы, на самом деле, строим их на небесах. То, что мы делаем для храма Божьего, в любом случае где-то там да отметится. И повседневная необходимость что-то где-то подкрасить, трещину замазать никуда не девается. А вдруг Господь сохранит наш храм — не по нашему благочестию, конечно, а по Своей милости? А мы как раз немножко в нём порядки навели, подремонтировали… Господь наши труды принимает, мы это знаем. Поэтому спокойно что-то делаем.
У нас один прихожанин, семейный человек, уже несколько месяцев на передовой. Однажды он позвонил оттуда и попросил заказать икону Петра и Февронии, писаную на дереве, и киот к ней. Сказал, что хочет, чтобы у нас в храме была такая икона. Понадеялся, что Господь примет его жертву. Обошёлся ему этот образ в немалую сумму, но он всё оплатил — а мы сделали всё, что касалось заказа. С июня у нас есть такая вот икона.
— К жизни под обстрелами можно привыкнуть?
— Человек ко всему привыкает. К такому режиму жизни приспосабливаешься. Грохочет — попрятались, утихло — можно дальше жить.
Я ездил в Киев на неделю, потом ещё две недели пробыл на западе Украины, а после этого вернулся домой и понял, что в такой атмосфере жить невозможно. Попадаешь в Никополь, в Марганец, и внутри всё буквально сжимается от страха. Но проходит неделя-две, и кажется, что вроде бы ничего, жить можно.
Недавно появились какие-то новые снаряды. Они звучат, как в старых военных фильмах: летят со свистом, который длится секунд десять. Раньше как было: свист — а через секунду взрыв. А сейчас уже есть время сориентироваться. Выходишь на улицу и слушаешь, куда летит (к тебе или не к тебе). И дальше уже понимаешь, что делать.
Кстати, в тот район, где мы ходим крестным ходом после воскресных литургий, не прилетало. Был прилёт буквально в 10-15 метрах от нашего маршрута, за сутки до хода. Разрушения были серьёзными (слава Богу, без жертв). Но туда, где мы проходим, всё же не долетело. Прилетало и неподалёку от нашего храма, метрах в двухстах, когда мы служили вечернюю. Да и вообще, мы привыкли уже вечернюю под канонаду служить. Во время литургии почему-то пореже обстрелы.
Порой во время обстрелов чувствуется такая сильная вибрация, что мы открываем окна в храме, чтобы они не вылетели. Но всё равно ощущение, что окна вот-вот посыпятся. А люди слышат это — и давай больше молиться. Грохочет серьёзно. Но если окна на месте, значит, снаряд лёг не так близко.
— Как с началом войны организовалась молитвенная жизнь на приходе?
— Как и везде на линии разграничения, многие прихожане разъехались. Но люди всё равно есть, и они понимают: если мы хотим, чтобы война быстрее закончилась, чтобы в нашей стране наступил мир, то об этом нужно молиться. Мы объявили, что будем служить молебен о мире в Украине каждый день.
Крестные хода по нашей части города, которые мы совершаем примерно с 2016 года, были возобновлены спустя пару недель после начала войны. Мы продолжаем ходить в них каждое воскресенье, чередуя маршруты. Идут даже те, кому из-за возраста уже сложновато это делать. Все хотят, чтобы Господь нас услышал и мир в нашей Украине снова воцарился.
— Вы замечали какие-нибудь случаи Божией помощи в течение этой войны? Господь отвечает на молитвы?
— Конечно. Хотя не такие уж мы и молитвенники. Но когда у Бога просим, буквально кричим Ему: «Господи, спаси! Не знаем как — спаси, как Сам знаешь!», то понимаем, что в какой-то момент Он всё-таки нас услышит. Нас много молится, во многих храмах, и эта молитва нас укрепляет, вселяет надежду, что Господь защитит.
Вот история одной нашей прихожанки. Женщина молилась у себя дома, стоя на коленях. Услышала взрыв, и сразу разбилось одно из окон в её доме. А когда она нашла осколок, разбивший окно, то поняла: если бы она молилась не на коленях, а стоя, то он бы прилетел ей прямо в затылок. А так Господь миловал.
В другом дворе прилёт был прямо в дом, но его хозяева в тот момент находились в подвале. В третьем доме прилетело в подвал — а люди были в доме.
А ещё одна прихожанка вот что рассказала: она услышала, что бомбят, потихоньку собралась, вышла из дома, помолилась: «Матерь Божия, покрой меня Своим покровом, когда в этом будет необходимость», — и пошла в подвал, расположенный у неё во дворе. Успела спуститься всего на три ступеньки, и её из подвала выбросило. Дым, гарь… Оказалось, прилёт прямо в подвал. И когда женщина увидела, что творилось вокруг, то поняла: её бы убило либо на улице, либо в подвале. Но в те секунды, когда падали снаряды, именно ступеньки были самым безопасным местом. Женщина осталась невредимой. Матерь Божия сохранила её.
И сколько таких случаев по всему нашему региону! Разрушений много, а вот пострадавших людей, к счастью, намного меньше, чем зданий. Милость Божия! Конечно, такие случаи вдохновляют. Мы видим, что Господь покрывает нас Своей любовью.
Происходит ровно то, что должно происходить
— Но не только от снарядов теперь нам прилетает, но и с информационного фронта. Ваш приход ощущает на себе последствия происходящего вокруг нашей Церкви в последние месяцы?
— Пока нет. Возможно, потому что мы уже привыкли к некоторому прессингу с 2014 года. Психологически уже тогда ощущалось, что не всё хорошо: то с ПЦУ ситуации разные, то с горадминистрацией… В некоторые моменты они нам ставили палки в колёса. А мы теперь просто ждём чего-то более серьёзного. Но это ничего. Не в силе Бог, а в правде.
У нас никто не пытался отбирать приход, слава Богу, — всё же регион несколько другой, чем тот же запад Украины. Но представители ПЦУ пытались на нас повлиять через ту же горадминистрацию. Собственно, примерно с тех лет мы и стали совершать крестные хода.
Многое зависело от мэра: их за это время сменилось несколько, и кто-то давал разрешение на крестные хода, кто-то нет. Сейчас нас не поддерживает уже фактически никто. Мы ходим не по всему городу, а только по нашему селу (Городище — это часть Марганца). Но нам и не мешают: все знают и понимают, что мы ходим уже давно.
— Что, на ваш взгляд, происходит с нашей Церковью с декабря? Многие считают, что на УПЦ со стороны государства идут гонения. Другие, напротив, считают действия властей закономерным ответом на противоправные действия отдельных представителей Церкви. А как видится происходящее вам?
— Сразу вспомним, что Церковь отделена от государства. И уже отсюда, думаю, можно понять, насколько всё происходящее уместно.
К тому же, государство во все времена желает иметь при себе послушную Церковь, которая будет его во всём поддерживать. Но государство больше помогает Церкви тогда, когда не вмешивается в её дела. Тогда Церковь немножко больше развивается. Если никто не вставляет тебе палки в колёса, то легче трудиться в том русле, которое задаёт Евангелие.
Если сегодня речь идёт о поиске виновных в конкретных преступлениях, то эту вину нужно доказать, а потом уже смотреть дальше. В любом случае, происходит ровно то, что должно происходить: либо по воле Божией, либо по попущению, по нашим грехам. А Церковь, чтобы ни случалось, всегда со своим народом. Просто мысли наши должны быть направлены в сторону Евангелия, потому что мы призваны его проповедовать. Что мы и делаем.
— Вы сказали, много горожан разъехалось. Каким был ваш городок до войны? Сколько прихожан осталось?
— Народ у нас тихий, я бы сказал, дружный. В Марганце примерно 35 тысяч человек, но до войны все разъезжались на заработки, а сейчас уезжают из-за обстрелов. Появилось очень много пустующих домов. Думаю, тысяч 25 осталось.
На весь город пять храмов. Мы с другими приходами между собой дружим, я приучил наших прихожан ездить на престольные праздники в другие храмы, поддерживать собратьев молитвенно.
Что касается нашего прихода, то если раньше на Литургии было до 50 человек, то с начала войны и в первые месяцы осталось 25-30, доходило и до 15 человек на службе. Храм большой, и казалось, что никого нет. Потом многие вернулись, но прихожан больше не стало.
— Среди ваших прихожан есть те, кто сейчас защищает нас на фронте?
— Да, есть, конечно. Даже был один парнишка, моряк, родственникам которого сказали, что он погиб (это было ещё во время активных боевых действий в Мариуполе). А недавно его маме сообщили, что он, оказывается, в плену.
Ещё несколько человек с нашего прихода воюют — и слава Богу, все живы. Но хлопцы заметно изменились. Им очень непросто. Они, конечно, этого не показывают, молчат, не рассказывают о фронте, но из того, что я от них услышал, понял, что там во много раз страшнее, чем можно себе представить.
— Вы с прихожанами помогаете армии, волонтёрам?
— Делаем что можем в меру сил: например, у нас организованы обеды для нуждающихся. А поскольку мы живём фактически на передовой (от линии фронта нас отделяет только водохранилище), то нуждающиеся всегда есть.
Ещё вместе с горадминистрацией мы сделали в нашей трапезной «пункт незламності». Напоить чаем, угостить первым и вторым для нас не проблема. Горадминистрация нам завезла дрова, и от печи мы сможем отапливать помещение, если появится необходимость, так что человек 50 разместим.
До войны мы с прихожанами ездили к людям с ограниченными возможностями, помогали в хосписе, устраивали паломнические поездки для молодёжи. Много всего было.
— Война, социальное давление… Иногда возникает ощущение, что почва вот-вот уйдёт из-под ног. Прилетит — не прилетит? Запретят — или передумают? Как жить в этом всём и как сохранить единство в такое время?
— Думаю, каждому нужно сохранять мир в душе. Потому что разногласия были, есть и будут, даже в Церкви.
Святые отцы говорят, что Церковь живёт, когда на неё идут гонения. А без них мы слишком успокаиваемся. Ныне покойный духовник нашей епархии рассказывал: когда он ещё во Вторую мировую войну, будучи ребёнком, убегал от немецких танков, то так сильно молился, что не смог больше никогда достичь такого молитвенного духа, даже будучи священником не один десяток лет. «Я не научился так жарко, так горячо взывать к Богу, как у меня получилось в тот момент», — рассказывал он.
Думаю, надо держаться вокруг Христа и Евангелия, а остальные вопросы решать, когда закончится война. Господь сказал: Созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют её (Мф. 16, 18). Так что надеемся на лучшее.
Фото: Виктор Кушнир
