Психиатрия научным языком подтвердила открытия христиан-аскетов первых веков: наши чувства и поступки определяют нашу жизнь. В том числе могут стать причиной душевных расстройств.
В моменты серьёзных стрессов испытанию на прочность подвергается всё человеческое естество. Какие наши реакции способны стать причиной психических болезней? Как пережить войну и остаться в здравом уме?
Об этом проект #ДавайтеОбсуждать поговорил с заведующей кафедры психиатрии, психотерапии и медицинской психологии Национального университета охраны здоровья Украины им. П. Л. Шупика, доктором медицинских наук, профессором Галиной Яковлевной ПИЛЯГИНОЙ.
— Сейчас война. Мы все взвинчены. Эмоции стали сильнее. Что вообще такое война для психики?
—Эмоции —это нормальная психофизиологическая реакция. Но есть люди, которые склонны к драматическому преувеличению эмоциональных реакций, к так называемым аффектам. Когда радость —не просто радость, а экстаз; злость — не просто злость, а ярость. И сегодня такая резкость связана с тем, что война — экзистенциально очень сложный период. Можно сказать, проверочный.
Удобно подойти к этому вопросу с позиций биологии. Что делает сытое, расслабленное животное? Оно спит. То, к чему мы пришли сейчас, уже не раз бывало в истории. Философы говорят, что приблизительно та же проблема назрела в обществе перед Первой мировой войной: к 1913 году Европа была довольно сытая, успешная, благополучная, а на фоне этой сытости и успешности нарастал внутренний конфликт. У нас в Украине, конечно, в последние годы всё было немного иначе. Но смысл именно в этом: состояние “благополучной успокоенности” не побуждает человека думать о необходимости постоянного развития, о соотнесении себя с глобальным, если хотите, вечным… А когда приходит кризис, когда речь идёт о реальной угрозе жизни, человек начинает задумываться.
Периодов, которые называются экзистенциальными кризисами, в жизни человека много: окончание обучения, начало самостоятельного проживания, рождение детей, уход на пенсию, серьёзные заболевания, переезды… И каждый кризис поднимает в человеке вопросы о ценностях, о смыслах, о главном. Тот, кто вынужден искать себе пропитание, в том числе духовное, начинает иначе относиться к происходящему с ним. Кстати, кризисы всегда вызывают сущностные изменения в жизни не только конкретного человека, но и в жизни коллективов, с которыми он связан: в его семье, на работе… И если этот человек — президент, то его личностный кризис может повлиять на всю страну.
Мы сейчас оказались на острие глобальных тектонических смысловых сдвигов. Причём, как говорят философы, не только с точки зрения современной геополитики. Меняются целые исторические парадигмы. А тяжелее всего жить в эпоху перемен.
— Например, я мечтаю спрятаться от этого под одеяло. А вы среди этих тектонических сдвигов продолжаете спокойно ходить по улице, лечить людей, преподавать. Что такого у вас есть, что принятие перемен вам даётся легче?
— Вы думаете, я не даю себе отчёта в том, что происходит? Что мне не было страшно, когда Киев был под обстрелами?.. Здесь можно вспомнить библейскую Книгу Иова. Страдания обрушились на Иова не потому, что он был плох. Иов просто оказался в некой ситуации, и вопрос не в том, заслужил он это или нет, а в том, что ему следовало делать в сложившейся ситуации дальше.
Впервые я услышала о Книге Иова от людей, которые страдали онкозаболеваниями и понимали, что уходят. И у них была своя война — в том числе и за то, чтобы сохранить своё человеческое достоинство, когда умираешь и знаешь об этом. Поэтому…
Спрятаться в своем страхе — это убегать от реальности. Но именно реальность всегда имеет возможности, а в страхе возможностей нет.
Даже находясь в бомбоубежище, да в любой обстановке, можно увидеть не только себя, но и что-то интересное или кого-то рядом с собой, кому хуже. Почему наши воины спасают своих побратимов, когда опасность угрожает им самим? Или почему волонтёры, при явной угрозе жизни, вывозят людей с оккупированных территорий?.. Человек изначально способен фиксироваться не только на себе, но и видеть другого, видеть возможности вокруг себя.
И поведение во многом зависит от того, как человек настроен смотреть на мир. Я консультировала молодую женщину из Харькова, которая в начале марта выехала за рубеж с маленькой дочкой. Её главным запросом была паника. Она говорила, что даже спустя две недели после отъезда вскакивает среди ночи и на любой звук реагирует, как на воздушную тревогу. Приходилось возвращать её в реальность. Я спрашивала: “Вы сейчас где находитесь? Как долго вы уже живёте без бомбёжек? Что угрожает вашей жизни прямо сейчас?”
Человек замкнулся в своём страхе. Хотя реальность очевидна: она несколько недель уже находится в безопасной обстановке, в хороших условиях. И женщина удивилась, когда я спросила: “А вы с дочкой как сейчас общаетесь?” — “Вы знаете, я на неё не очень обращаю внимание, я вся в новостях, у меня муж в Украине остался”. — “Хорошо, но рядом с вами ребёнок, который, во-первых, явно нуждается в вашем внимании, а во-вторых, может вам показать пример того, как иначе смотреть на мир. Дети, если они здоровы, намного легче переносят стрессовые ситуации”. Я рада, что эта молодая женщина меня поняла и явно испытала облегчение, когда осознала, что реальность живее, ярче и яснее, чем погружённость в безосновательный страх того, что “прошлое настигнет”. А когда человек замыкается в эмоциональных аффектах, он игнорирует реальные возможности.
— А от чего зависит наш взгляд на мир? Он предопределён или формируется в результате воспитания?
— Есть такой термин как “интроект”. Это базисная установка, которая запечатлена как неосознаваемая точка зрения на вещи. Если человек воспринимает мир как источник постоянной угрозы для жизни, если у него есть эгоцентрическая установка, мол, как это опасность?! Как это, меня бомбят, такого замечательного?!.. То тогда (возвращаемся к Книге Иова) снова поднимается вопрос: ты в момент опасности будешь думать о том, за что она тебе послана? Или о том, что теперь делать?
Адаптироваться можно очень ко многому, но только если человек готов адаптироваться. Но не тогда, когда он погружается в установку “мои страдания — самые страшные; мне хуже всех”.
— Как быть, если уже “залип” в страхе, оцепенел?
— Можно найти специалистов, психологов или психотерапевтов, которые могут помочь: прояснить, в каком конкретно состоянии человек находится, какой способ справиться с ситуацией подойдёт именно ему. К сожалению, если у человека есть определённая предиспозиция, выработанная стрессоуязвимость, и если происходит что-то очень болезненное, острое — например, потеря семьи, то да, человек может и не справиться с ситуацией самостоятельно.
— Но пока у нас нет массовой “моды” обращаться к психотерапевтам…
— Не соглашусь. Это уже достаточно “модно”. Тем не менее, некоторые предпочитают погружаться в привычные страдания и пребывать в них. А я всегда говорю: в результате психотерапии будет не легче, но лучше. Жаль, что в школах и институтах не учат тому, как понимать этот мир, то есть психологии.
Всегда, опять же, можно найти возможности для саморазвития. Есть люди, которые в силу и темперамента врождённого, и воспитания умеют и хотят развиваться. И есть люди, которые склонны жить по принципу “придите и спасите меня”. Это инфантильная позиция. Украинцы, кстати, очень разные, но нас объединяет умение адаптироваться, приспосабливаться, созидать. Выкопал окоп, как в мемах, и тут же посадил в нём лучок. Это про умение находить возможности. А есть люди, которые сами себя приучили даже не искать.
Есть такое понятие из психологического сленга — эгоцентризм невротика. Он проявляется в самых разных случаях. Например, у меня есть пациентка, замечательная молодая женщина, у которой претензии ко всем родственникам. Сама она не работает, но при этом у неё есть ощущение, что с ней не считаются — а между тем родственники обеспечивают её уже много лет. Она требовательна, как ребёнок. Но для ребёнка требовательность естественна, потому что он сам себя обеспечить не сможет. А взрослый человек вполне может, конечно, при достаточном уровне физического и душевного здоровья. И если он, тем не менее, этого не делает и такая позиция становится некой его сутью — душа этого человека не развивается. Это не совсем психиатрическая терминология, скорее, философски-религиозная, но тем не менее: такая душа словно замерла. И когда человек идёт по жизни с этой замершей душой… Вы видели наверняка, как неестественно выглядят люди, которые имеют задержки в развитии.
— Чем это чревато?
— То, что нормально для 4-летнего ребёнка, даже для 10-летнего уже неадекватно, противоестественно, не говоря уже о взрослом. Ко взрослому другие требования. Не хочешь принимать условия? Ну, не принимай. Но тогда может пойти речь уже о психических расстройствах.
Хуже всего, когда человек обижен на судьбу. Такая обида, если говорить христианским языком, лежит в основе душевных болезней.
Я сейчас говорю не просто о психических расстройствах, а о боли души, которая — в переводе на научный язык — как раз и лежит в корне психических расстройств. Конечно, душевная боль может быть и развивающей. Но если человек не принимает ни мир, ни себя, то чаще всего следствием этого становятся душевные болезни: депрессия, паническое расстройство.
Что такое паника, в переводе на обывательский язык? Это шок растерянности. Это острая беспомощность: а вдруг что-то случится, а я не знаю, что делать?! Что такое депрессия? Это, по сути, обида на жизнь. Безусловно, я это говорю метафорически и даже метафизически, а не в научном дискурсе — ведь можно приводить данные генетики, нейрохимии, физиологии. Но в конечном счёте, если я не принимаю жизнь, обижаюсь на неё, то это имеет непосредственную связь с возможным возникновением расстройств.
— Как уберечься от душевных болезней?
— Развивать душу. Как минимум, пытаться понять, что это важно. Понять, что “не хлебом единым”: нас определяют не наши квартиры, не наши заработки. Развитие души — это осознанность. То есть знание: своих ресурсов и ограничений, знание и понимание реальности.
Включайте поисковую активность. Ищите возможности. Это такая душевная работа. У меня есть знакомая семья из Харькова, они разрешили о себе рассказывать, эта семья живёт рядом с Салтовкой. Женщина, находясь в депрессии, связанной со смертью дочери ещё до войны, за последний месяц умудрилась организовать питание трёх улиц. При том, что продолжают бомбить!
Я консультировала девушку из Мариуполя, которая долго терпела, пыталась жить там даже под обстрелами, но когда уже в дом попали и квартиры не осталось — она с ребенком, с мамой и племянником нашли возможность пешком выйти из города. Поселились в какой-то деревне. Девушка сама парикмахер. Она сказала: “Мне просто нужно начать как-то работать, но нет инструментов”. Ей их собрали и отправили, человек начал работать. Всё, никаких проблем. Было бы желание.
Бывает, человек отказывается просить помощь в благотворительном фонде, потому что слишком гордый. Но как работают все наши волонтёры? Обращаются к кому-то постоянно, просят что-то, надоедают, снова обращаются… И получают! Стучите — и отворят вам. Так постучите же! Этому можно поучиться у трёхлетнего ребенка — дети в этом возрасте активны, всё время знакомятся с кем-то… А взрослый человек любит играть в “привычные принципы”, часто не учитывая, что ситуация изменилась.
В нестандартной ситуации бежать, бороться или замирать — закономерно. Особенно если стоит вопрос выживания. Да, ни вы, ни я раньше опыта войны не имели. Но сегодня прошло уже больше ста двадцати дней с её начала. Понятен шок первой недели — а дальше ты либо приспосабливаешься, либо начинаешь высказывать недовольство ситуацией. И как раз это постоянное, разъедающее душу недовольство — шаг в сторону душевной болезни.
— Как разграничить влияние среды и личную ответственность за возникновение заболевания, когда человек “сам себя довёл”?
— Давайте возьмем в пример шизофрению, непростое полигенное заболевание (оно может быть обусловлено как генетическими факторами, так и влиянием внешней среды). Возьмём доказательные данные, давно описанные в медицинской литературе, когда у двух родителей с верифицированным диагнозом “шизофрения” рождаются монозиготные, то есть однояйцевые близнецы. Один ребенок остается с родителями — и у него примерно 75% вероятности тоже заболеть. А второго ребенка в раннем возрасте забирают и помещают на воспитание в здоровую семью — и вероятность заболевания шизофренией у него снижается почти в два раза. А это близнецы с абсолютно одинаковыми генами! Вот вам и гены, и влияние среды.
Раньше, например, считалось, что гены — это “наше всё”. А сейчас уже все знают, что так всё сложно и чудесно устроено в природе, буквально фантастически!.. И да, действительно, есть гены, есть некая предопределённость, но в этом всём такой спектр вариативности, что предопределённость часто нивелируется.
Опять же, есть масса других разновидностей психозов, которые никак не наследуются, например, органические (как старческие психозы) или реактивные — те, которые возникают как ответ на некий стресс. Наша больница (КНП клиническая больница «Психиатрия» в г. Киеве им. И. П. Павлова. — Прим. ред.) работала и работает всё это непростое время, а еще приютила во время обстрелов пациентов-инвалидов из Пущи-Водицы, и пациенты очень по-разному восприняли войну. Кто-то даже компенсировался, то есть его состояние выровнялось, вне зависимости от обстрелов. А у кого-то, наоборот, наступала декомпенсация расстройства. Реакция строго индивидуальна. И речь идёт не только о тяжёлых психозах, но и любых невротических заболеваниях.
— А как посттравматическое стрессовое расстройство возникает? Оно, наверное, нам всем сейчас угрожает?
— Надо четко понимать: ПТСР — это тяжелое психическое заболевание, у которого есть свои клинические особенности, причины, путь развития. В 2014 году говорили, что “вся страна у нас в ПТСР” — так вот, это непрофессиональное и спекулятивное утверждение. И у украинцев нет коллективного ПТСР, это индивидуальное заболевание. Конечно, оно может развиться у тех, кто пережил реальную угрозу жизни — у военных или у тех, кто находился под бомбардировками. Но далеко не у всех.
— Хочу задать ещё пару вопросов об индивидуальных реакциях на происходящее. Я заметила, что стала раздражаться, когда читаю мнение, отличное от моего. Особенно о войне. Но почему разница в восприятии мира может так раздражать? И откуда она, кстати, берётся?
—Она берётся от того, что мы все разные люди. И имеем разный жизненный опыт, разную информированность, разное умение анализировать (или не анализировать) информацию. Часто это и вопрос разницы между поколениями.
Например, я успела побыть и пионеркой, и комсомолкой. Это не значит, что я сейчас адепт Советского Союза. Но я выросла в Советском Союзе. И в этом смысле сегодня могу понять тех людей, которых называют “ватой за поребриком” — потому что и сама была “правоверной комсомолкой”. Я жила в этом дискурсе, в этой идее, которая легко навязывалась и так же легко “проглатывалась”. А, например, поколение младше тридцати, и в нашей стране тоже, — космополитических взглядов. Это люди, которые вообще не могут понять, как жилось в Советском Союзе и в хорошем, и в плохом смысле, и в том, как могут некоторые и сейчас тосковать по СССР.
Если глубже смотреть на вопрос, я бы выходила на то, как человек переносит в принципе любые обстоятельства своей жизни, будь то иное мнение или что-то ещё. Это про диалогичность с миром. Можно увидеть, насколько по-разному люди живут в одних и тех же условиях. Как в ком проявляются добро, зло, тревога, растерянность, равнодушие и так далее.
— Правильно ли я поняла, что если раздражает, что кто-то смотрит на жизнь иначе, то это говорит о моём способе взаимодействовать с миром?
—Правильно.
— А неприятие самого себя тоже имеет отношение к этому?
—Конечно.
— Выходит, раздражение, которое возникает в ответ на чьё-то мнение, — это просто проекция моего отношения к жизни?
—Да. Вот вам и непринятие себя. И жизни.
— А почему после некоторых диалогов, в том числе сетевых, остаётся ощущение, будто мне запрещают чувствовать и иметь свой опыт, свой взгляд на вещи? Например, журналисты нашего проекта нередко получают комментарии, где читатели (чаще всего россияне) просят не писать о войне, о каком-то конкретном опыте её осмысления, будто бы вообще мечтают запретить нам писать на какие-то насущные темы?
—Это не запрет на ваши чувства. Запрет на чувства, прежде всего на их выражение, — это совершенно определённый патопсихологический симптом, который возникает при некоторых заболеваниях и называется алекситимия. А то, о чём вы говорите, — это классическое вытеснение. Есть такой защитный механизм психики. Он проявляется как нежелание знать неудобную информацию, нежелание переживать и разрешать внутренний конфликт, думать о проблемах. “Я буду жить в башне своих фантазий, а вы мне её, пожалуйста, не разрушайте”. Это такое душевное полузабытьё.
— А если человек здесь, в Украине, пережил страшную боль (например, его дом разрушен) и просто “на автомате”, не желая или не умея принять реальность, удалился в аналогичную “башню фантазий”?
— Конечно, потерять дом — это очень больно и тяжело. Но такому человеку стоит понять, что “уход в фантазии” — это его личная особенность, такой способ реагирования на стресс. А дальше нужно — просто придётся — понять, что у него есть и ресурс для осознания реальности. И строить новую жизнь.
Это новый этап жизни, в котором всё по-новому, и если человек это осознаёт, то включает поисковую активность, снова-таки, ищет возможности. А если он в тоске по прошлому — по квартире своей разрушенной, по Советскому Союзу, по молодости — это как раз тот случай, когда душа не развивается. Конечно, боль потери может стать тяжелым бременем, но может быть и началом новой дороги. И кстати, одна из психологических теорий говорит, что так “легче” впасть в слабоумие с возрастом: не замечать, не видеть, не знать. На возникновение слабоумия, конечно, влияют и другие причины, в том числе генетические. Можно подключить и научную аргументацию и сказать о таком факторе как дегенерация тканей мозга. Но тем не менее, один из факторов развития слабоумия — именно уход от реальности.
Так что вот вам три ключа к профилактике душевных расстройств: непраздность, здравый смысл, душевная осознанность.
